«Людмилу Касаткину одели в костюм, дрессировщик Эдер вручил ей кусочки мяса, палку с острым наконечником, хлыст и втолкнул ее в клетку с тигром. «Наступайте, — командует дрессировщик, — надо, чтобы тигр разозлился и встал на задние лапы». И Касаткина пошла на тигра. В ответ зверь одним ударом лапы сломал палку, а другим — хлыст. Людмила осталась безоружной...» — рассказывает подруга Людмилы Касаткиной актриса и драматург Валентина Асланова.
К роли звезды мюзикла в спектакле «Шарады Бродвея» Касаткина сначала отнеслась с холодком: ей не нравилось, что героиня несколько раз говорит своему супругу «Заткнись». «Я не могу так разговаривать с мужем», — возмущалась актриса. Ее уговаривали: «Людмила Ивановна, но это же не вы, а героиня, Марго Чанинг». Отношения самой Людмилы Ивановны с ее супругом Сергеем Николаевичем Колосовым были удивительно трогательными. Они познакомились в годы совместной учебы в ГИТИСе, прожили в браке более 60 лет и скончались с разницей в 11 дней.
На съемочной площадке Людмила Ивановна слушалась мужа-режиссера практически беспрекословно. Она не могла подвести Сергея Николаевича ни при каких обстоятельствах. На съемках советско-польского фильма «Помни имя свое» об узнице концлагеря Касаткина с Колосовым поселились не в гостинице при музее Освенцима, как все члены съемочной группы, а в кабинете его коменданта Рудольфа Хёсса, из окна которого открывался жуткий вид на лагерь. Но Людмиле Ивановне и этого показалось мало: чтобы достоверно сыграть узницу Освенцима, она одна осталась на ночь в бараке, где содержались заключенные. Я спрашивала: «Как вы решились? Это же так страшно — эта аура, эти нары...» Она отвечала: «Я еле пережила эту ночь, думала, что сойду с ума». Касаткина ощутила и представила все эти ужасы, поэтому и сыграла так достоверно.
В съемках этой картины участвовали собаки. И однажды из рук парня, игравшего охранника лагеря, вырвалась овчарка и набросилась на Касаткину, прокусила ей ногу. Потребовалась операция, и на другой день съемку сцен с главной героиней отменили. Каково же было удивление группы, когда на съемочную площадку с включенной сиреной въехала «скорая помощь» в сопровождении машины польской полиции. Из «скорой» с перебинтованной ногой, опираясь на палку, вышла Людмила Ивановна. «Здравствуйте, паны, почему не снимаем?» — спросила она лукаво. «У нас пани артистка заболели», — поддержал игру оператор-поляк. «Они уже выздоровели!» — бодро объявила Касаткина. И работа закипела. А в конце дня группа устроила Людмиле Ивановне овацию за героизм. Но как она могла иначе: позволить простой в съемках означало бы подвести мужа…
Дома же у них роли иногда менялись. Людмила Ивановна позволяла себе и командирский тон. Например, поставит перед мужем какую-нибудь еду и говорит: «Чтобы все это съел!»
Кстати, готовить Касаткина не умела и не любила. С этим ее выручала помощница по хозяйству. Зато Людмила Ивановна любила угощать. Когда в доме появлялись гости, она открывала холодильник и доставала оттуда буквально все, что там было. Помню, однажды я и режиссер Александр Бурдонский сидели у нее на кухне, пили шампанское. Под интересные разговоры о работе и театре оно быстро закончилось. Тогда Людмила Ивановна зовет: «Сережа, Сереженька…» Входит Колосов, а у нас дым коромыслом. «Ой, что же у вас тут происходит?!» — вздыхает муж. Она говорит: «Сережа, я знаю, что у тебя есть банановый ликер, принеси его». Сергей Николаевич пытается возразить: «Люконька, ну куда вам еще ликер?» — «Принеси!» Колосов покорно возвращается с бутылкой. Касаткина разливает ликер в бокалы из-под шампанского…
Сергей Николаевич очень заботился о супруге и гордился ею. Я видела, как после спектакля «Шарады Бродвея» он встал перед ней на колени и поцеловал руку. Или вот такой случай: Касаткина попросила меня куда-то ее отвезти (такое бывало не раз, я ведь водила машину). Мы уже были совсем рядом с ее домом, когда нас попытался обогнать таксист и въехал мне в левое заднее крыло. Касаткина сидела впереди, пристегнутая. Я остановилась, вышла из машины и увидела молодого парня, который чуть не плакал: «Я первый день за рулем, извините, пожалуйста...» Он был так огорчен, что я его простила. Дома Людмила Ивановна рассказала Колосову, что с нами произошло. Он повернулся ко мне и на полном серьезе сказал: «Валя, вы понимаете, что везли народную артистку Советского Союза?» Я не сразу нашлась: «Сергей Николаевич, Людмила Ивановна была в безопасной зоне, и потом, это не я врезалась, а в меня въехали». Его упрек был несправедлив, но я не обиделась: понимала, что это от страха за жену и от огромной к ней любви…
Кстати, насчет машин. Сам Колосов долго водил «Волгу», а потом вдруг захотел современную машину. И мы с Людмилой Ивановной поехали в какой-то военный распределитель и купили для него «девятку». Пригнала я ее Колосову в гараж, а он говорит: «Валя, ты должна меня научить пользоваться такой машиной». Вот мы и ездили с ним в районе площади Восстания, пока он не освоился. Привыкал Сергей Николаевич с трудом, сказывался возраст. Позже Колосов купил иномарку, но поездил на ней совсем недолго, потому что возраст стал препятствием.
Как я спугнула аферистку
Когда-то в Тбилиси, где я родилась, искали девочку, которая должна была приветствовать маршала Константина Рокоссовского. Выбрали меня. Я и не знала тогда, что через много лет приду работать в театр Советской армии, и именно там встречусь и подружусь с Людмилой Касаткиной!
Значительная разница в возрасте — 20 лет — не мешала нам с Касаткиной по-настоящему дружить. Сперва мы общались лишь как коллеги, а дружба началась с досадной для меня неприятности. В спектакле «Без вины виноватые» я играла Коринкину, а Людмила Ивановна — Кручинину. По ходу спектакля я уходила за стоявшую прямо на сцене ширму и с помощью костюмерши быстро переодевалась в другое платье, не прекращая произносить свой текст. И вот на гастролях в Екатеринбурге я ушла за ширму, костюмерша расстегнула на мне платье… И тут мы замечаем, что второго наряда нет. Бедная костюмерша — в слезы, шепчет: «Валентина Васильевна, я принесла сюда платье и повесила, не знаю, что произошло». Значит, кто-то специально унес костюм со сцены перед самым началом спектакля. У меня уже заканчивается текст, мне надо выходить, а я стою растерянная в расстегнутом платье. А театральные костюмы делаются не на молнии, на крючках: один — вперед, один — назад, и крючков этих много. В последнюю секунду шепчу костюмерше: «Застегни хотя бы верхний и нижний крючок…» Я выскочила из-за ширмы в том же платье, в котором ушла, причем оно было полурасстегнуто на спине. Поэтому весь остаток сцены я старалась не поворачиваться к зрителям даже боком. Конечно, это выбило меня, и спектакль я доигрывала со слезами на глазах. На поклонах была очень расстроенной, Людмила Ивановна это заметила. И после спектакля в моем гостиничном номере раздался звонок: «Валя, приходите ко мне!» Приглашение Касаткиной стало для меня полной неожиданностью, до этого наши отношения не выходили за пределы «здравствуйте — до свидания». Я никогда не забуду, как в тот поздний вечер Людмила Ивановна ходила по своему номеру люкс в голубом халате и с возмущением говорила: «Понимаешь — вот если бы ты сыграла плохо, то все бы тебя бросились поздравлять и говорить, как ты прекрасна. А именно потому, что ты сыграла хорошо, ты получила такой удар в спину. Запомни — это театр!» С этого и началась наша дружба. Ну а платье, как позже выяснилось, спрятала одна артистка, которая потом ушла из театра. Людмила Ивановна была права…
С тех пор мы много времени стали проводить вместе. Касаткина была большая выдумщица и невероятного обаяния женщина. Помню один наш Новый год у нее дома. Людмила Ивановна предложила: «А давай будем в сари!» Она эти национальные костюмы привезла с кинофестиваля в Индии. Так и сделали: облачились в сари, придумали соответствующие меню и антураж — получилось чудесно!
Свою квартиру на улице Воровского Касаткина очень любила. Но, будучи человеком доверчивым, могла пустить туда совершенно незнакомых людей. Однажды после спектакля за кулисы к Людмиле Ивановне пришла какая-то женщина, они поговорили, как хорошие знакомые. Мы должны были, как это часто бывало, ехать к Людмиле Ивановне, чтобы поделиться впечатлениями. И Касаткина говорит: «Возьмем эту женщину с собой, пусть у меня переночует. Она сказала, что знает мою подругу детства из Смоленска». А я с той подругой была знакома, нас сама Людмила Ивановна друг другу представила, когда мы были на гастролях в Смоленске. Сели втроем в машину. Мы уже поворачивали к дому Касаткиной, когда я сказала: «Как здорово, что вы знаете подругу Людмилы Ивановны, мы ей сейчас позвоним, скажем, что вы приехали, и передадим привет». И вдруг эта «знакомая» говорит: «Остановите машину, я выйду». Водитель тормозит, и она пулей вылетает из автомобиля. Вот так совершенно случайно я спугнула аферистку.
Мне нравилось наблюдать за Людмилой Ивановной. Всегда с прямой спиной (привычка, оставшаяся с юности, когда она занималась хореографией), всегда на каблуках, даже дома… Впрочем, Людмила Ивановна была небольшого роста, поэтому шпильки ее выручали. В роли Елизаветы Тюдор в спектакле Бурдонского «Ваша сестра и пленница» она смотрелась так органично, будто и впрямь была королевских кровей! А ведь родилась она в крестьянской семье в селе под Смоленском. Наверное, это и называется талантом или божьей искрой...
Касаткина чудом спаслась от тигров
Людмила Ивановна много рассказывала мне о том, как она начинала. Со студенческой скамьи она ходила на кинопробы, но за десять лет ее ни разу не утвердили. Причину сформулировал оператор, который работал на картине Иосифа Хейфица «Большая семья»: «У Касаткиной слишком круглое лицо, оно не влезает в кадр». Услышав это, Людмила Ивановна, крайне огорченная, пришла домой и спросила с досадой: «Мама, что же мне делать с моим лицом?!» — «Донашивать!» — прозвучал мудрый ответ. После этого Людмила зареклась пробоваться в кино и решила всю себя отдать театру. Но именно пробу Касаткиной к «Большой семье» увидели режиссеры Александр Ивановский и Надежда Кошеверова, которые приступали к съемкам фильма о цирке под названием «Пять леопардов» (позже название поменяли на «Укротительницу тигров»). Они искали именно такую героиню — с круглым цирковым лицом. Однако уговорить Касаткину приехать на пробы оказалось очень сложно: она же дала себе слово отказываться от кино. Уговорить ее помог Колосов, которому понравился сценарий фильма. Если бы Сергей Николаевич только знал, чем это обернется для его любимой Люки!
Касаткина любила рассказывать этот эпизод. Однажды утром она собиралась на тренировку по езде на мотоцикле. У павильона ее встретили партнеры по фильму — Павел Кадочников и Сергей Филиппов, вид у них был загадочный. Людмила почувствовала, что они как-то подозрительно бережно и трепетно с ней общаются, спросила: «А что происходит?» И тут коллеги ей сообщили: «Ты сегодня входишь в клетку с тигром. Мы пришли за тебя поболеть». Для Касаткиной это стало полной неожиданностью. Она спросила только: «Можно я съезжу в Москву, попрощаюсь с мамой?» Но оказалось, что павильон уже готов к съемке, арена цирка заполнена массовкой, и Людмилу Ивановну повели на грим. И вот дрессировщик Эдер у клетки вручает ей кусочки мяса, палку с острым наконечником и шамберьер (длинный такой хлыст для устрашения животных). Вооруженную всем этим, Касаткину буквально вталкивают в клетку с тигром. «Наступайте, — командует дрессировщик, — надо, чтобы тигр разозлился и встал на задние лапы». И Касаткина пошла вперед. В ответ зверь одним ударом лапы сломал палку, а другим — хлыст. «Не волнуйтесь, — услышала Людмила чей-то голос снаружи, — сейчас принесут новый хлыст». Оказалось, что запасной забыли взять на площадку. Когда Касаткина на ватных ногах вышла из клетки, Эдер бросился ее обнимать с криком: «Она наша!»
Думаю, в клетке с тигром все обошлось, потому что у Касаткиной была очень мощная энергетика. Помню, когда ей и Колосову предложили набрать мастерскую в ГИТИСе, Касаткина меня пригласила в институт на какой-то просмотр. Вся аудитория была хаотично заставлена столами. И вот вышла первая девушка, стала что-то читать. Мы сидим, слушаем. И вдруг миниатюрная Людмила Ивановна вскочила с места, буквально расшвыряла эти столы и стала сама показывать, как надо читать этот монолог. Думаю, что этот урок студентка запомнила на всю жизнь.
Как и у большинства талантливых людей, характер у нее был очень сложным. В 1999 году мы поссорились. Уже не помню, из-за чего. Общаться не общались, а спектакли-то продолжали вместе играть. И вот мы играем спектакль как раз накануне третьего тысячелетия 30-го или 31 декабря. После спектакля распахивается дверь в мою гримерку, в проеме стоит Касаткина: «Ну что, так и потащим в миллениум эти обиды?» Тут же появилось шампанское, мы выпили мировую и обнялись.
Шампанское вообще было любимым напитком Людмилы Ивановны. Когда заканчивался спектакль, она иногда заказывала в буфете шампанское, нам его приносили в гримерку, и мы все общались, проживали спектакль еще раз. Я вспоминаю об этом просто со слезами — так это было здорово, так душевно, не хотелось расходиться. Людмила Ивановна и сама была как шампанское — кокетливая, искрометная, бурная, пьянящая... Ее улыбка, ее голубые глаза обезоруживали и покоряли человека мгновенно. А в момент сильного гнева ее глаза становились ярко-синими…
С некоторых пор я занялась драматургией. Главную героиню своей первой пьесы «Дамское танго» — актрису — я наделила определенными чертами характера Людмилы Ивановны. Конечно, первой я дала почитать пьесу именно ей. Но Касаткина отнеслась как-то без интереса. Зато Людмила Гурченко с режиссером Романом Козаком сделали по этой пьесе замечательный музыкальный спектакль «Мадлен, спокойно!». И после премьеры Людмила Марковна сказала мне, что ждала такую роль всю жизнь.
Однажды мне позвонил Александр Ширвиндт: «Старуха, ты можешь написать пьесу для Веры Васильевой?» Ширвиндт всех женщин называет старухами. И я написала пьесу. Моя дорогая Вера Кузьминична до сих пор играет в этом спектакле на сцене театра «Модерн». А когда была премьера, на нее пришла и Касаткина. После окончания спектакля Людмила Ивановна стремительно шла через весь зал ко мне, и я увидела ее ярко-синие от гнева глаза. Поравнявшись, она сказала: «Это моя роль!» Я ответила: «Да, Людмила Ивановна, но это заказная пьеса». Прошло несколько лет, мы едем в моей машине с Касаткиной, останавливаемся на светофоре, и она вдруг говорит: «Ты знаешь, о чем я сожалею? О том, что не сыграла в твоей пьесе». И я ей ответила: «Я знаю, почему вы не сыграли. Потому что вы тогда не поверили в меня как в драматурга. Вы мне не подставили свое плечо». Она согласилась: «Да, да, ты права». Пусть Касаткина и не сыграла в моих пьесах, но эти ее слова и признание для меня драгоценны, я счастлива была от нее это услышать. В моей пьесе «Дамское танго» героиня, рассказывая о своей ушедшей любви, произносит: «Это было, было в моей жизни, и никто не может этого отнять у меня». Так и для меня дружба с Людмилой Ивановной, ее доверие и признание — это то, что у меня уже не отнять.
Со временем наши отношения стали практически родственными. Помню, на гастролях в Екатеринбурге Касаткина всерьез разболелась, у нее поднялась температура. Завтра мы должны играть «Шарады Бродвея», а Людмила Ивановна кашляет так, что говорить не может, просто задыхается. Приехала «скорая», врачи говорят: «Мы ее забираем». Ко мне подходит замдиректора: «Валя, уговори Людмилу Ивановну не ехать в больницу. Все билеты проданы!» Я говорю: «Вы что, на меня хотите переложить ответственность за ее жизнь? Не дай бог с ней что-нибудь случится!» Врачи настаивают: «Людмила Ивановна, хотя бы один день вы должны провести в больнице, а там видно будет. Собирайтесь». И тут Касаткина ставит условие: «Если Валя Асланова поедет со мной, тогда я согласна». И вот нас привозят в больницу и дают палату на двоих в отделении реанимации. Там Людмиле Ивановне провели все необходимые процедуры. Наступила ночь. Я не сплю, не могу сомкнуть глаз из-за непривычной обстановки — я ведь впервые в жизни в реанимации. Вдруг слышу голос с соседней койки: «Валя, а у тебя есть сигареты?» Я говорю: «Людмила Ивановна, мы же в реанимации!»
Другую незабываемую ночь мы провели в Смоленске, когда от военно-патриотической секции Дома актера поехали к памятнику погибшим актерам. у Людмилы Ивановны был запланирован творческий вечер. Нас поселили в каком-то представительском загородном доме — огромной резиденции посреди лесов. Мы с Касаткиной оказались там одни, а наши спальни располагались в разных концах дома. И вот я лежу, пытаюсь заснуть, за окном темная стена леса. И вдруг слышу: «У-у-у-у-у…» — то ли волки, то ли привидения. В общем — ужас! Людмила Ивановна в этот момент испытывала то же самое. И вот мы, не сговариваясь, с разных концов дома стали двигаться друг другу навстречу. Столкнулись где-то посередине. В итоге ночевали в одной комнате, две кровати сдвинули к входу и всю ночь разговаривали, так как спать не могли.
Людмиле Ивановне очень нравилось, когда я рассказывала какие-нибудь интересные истории, касающиеся литературы, я всегда много общалась с литераторами. Со временем я и сама стала членом Союза писателей, выпустила две книги: прозу и стихи, пьесы. А Людмила Ивановна очень любила поэзию. Когда мне звонила, всегда спрашивала: «Что новенького?» Есть одно стихотворение, которое у меня связано с ней и еще одним выдающимся человеком. Я очень близко общалась с Зиновием Гердтом, тоже большим любителем поэзии. Когда Давид Самойлов написал стихотворение «Когда-нибудь я к вам приеду, когда-нибудь, когда-нибудь, когда почувствую победу, когда открою новый путь…», он прочитал его по телефону Гердту. У Зиновия Ефимовича была феноменальная память, и он запомнил стихотворение наизусть. А потом прочитал эти стихи по телефону мне. Я их записала и позвонила Касаткиной, прочла. Людмила Ивановна была в восторге: «Ой, какое стихотворение! Я его выучу!» Мы обе с ней выучили и читали эти стихи на концертах.
В Касаткину влюбился миллионер из Аргентины
Как восторженно Касаткину принимала публика! Когда мы от Дома актера были в Смоленске, мы заехали на малую родину Людмилы Ивановны — в местечко под названием Новое Село. Была суровая зима. А на подъезде к селу мы увидели группу молодых женщин в национальных костюмах — они с хлебом-солью встречали Касаткину. Для нас это было потрясением, потому что тогда еще не было мобильных телефонов, никто не знал, во сколько мы приедем. И они, бедные, в лютый мороз в чистом заснеженном поле неизвестно сколько часов ждали свою землячку, своего кумира — Людмилу Касаткину. Потом мы приехали в Смоленск на гастроли со спектаклем «Шарады Бродвея». Зал был до такой степени переполнен, что зрители сидели даже на сцене. А премьера «Шарад Бродвея» состоялась в Минске на сцене оперного театра. Помню, уже на прогон в 12 часов дня набился полный зал. Откуда люди узнали — непонятно. Есть актеры, которые сразу на репетиции «выдают», как они будут играть в дальнейшем. А есть те, которые раскрываются постепенно. Касаткина относится ко вторым. И в день премьеры зрители и партнеры увидели настоящее чудо! После спектакля к нам в гримерку ворвались какие-то люди и показывали пальцами знак «виктория». В дальнейшем каждый спектакль производил фурор все двадцать лет, пока шел…
Выглядела Касаткина превосходно до конца своих дней, лицо было абсолютно гладким. Поклонники и персонал гостиниц постоянно донимали ее вопросами: «Людмила Ивановна, как вам удается так хорошо выглядеть? Как вы боретесь с морщинами?» Она даже стала в шутку писать в анкетах в графе возраст — «сто лет». Могу совершенно уверенно сказать: она никогда не делала операций на лице. Только веки подтягивала, потому что у нее от природы они были чуть припухлые. А в остальном — это генетика, ее собственное лицо. Когда просили рецепт красоты, Касаткина отвечала, что пользуется обыкновенным детским кремом. На самом деле у нее были и французские кремы, но она не вникала в это, пользовалась тем, что было под рукой. Она и макияжем не злоупотребляла, и украшениями. У нее было одно любимое золотое кольцо с синим сапфиром — ее талисман, — которое она надевала на спектакли, а другие украшения надевала очень редко.
Мужчины в Касаткину влюблялись в любом возрасте! Когда Людмила Ивановна была на фестивале в Аргентине, я это знаю от нее, в нее влюбился какой-то миллионер — горячий латиноамериканец. Еще любопытная история случилась на гастролях. В нашей поездке от Дома актера в Смоленск с нами почему-то был один студент из ГИТИСа. И он влюбился в Людмилу Ивановну. Совсем мальчик, а Касаткиной было уже под шестьдесят. Это случилось, как раз когда мы с ней задержались в Смоленске на творческий вечер, а остальным пора было возвращаться в Москву. Вот все садятся в автобус, а студента нет. Ищут везде, по всему Дворцу культуры, где шел концерт. Еле нашли. Но он отказывается ехать: «Я останусь с Людмилой Ивановной, пусть даже потом придется пешком в Москву идти». В общем, ему «заломили» руки и потащили в автобус.
К своему восьмидесятилетию Касаткина воплотила похожую историю на сцене в спектакле «Школа любви» Андрея Житинкина. Я в этот спектакль вошла уже после премьеры, играла в очередь с Ларисой Голубкиной мать главного героя (Гарольда играл Анатолий Руденко). И как-то я подсказала Людмиле Ивановне, как обыграть один эпизод. У них был очень ровный диалог с Гарольдом. И я ей предложила: «Сделайте что-нибудь такое, чтобы «сломать» эту сцену. Ведь ваша героиня — такая непредсказуемая. И она придумала — на определенных словах начинала отбивать ногами чечетку. Зрители были в восторге — после этого «номера» всегда были аплодисменты.
К работе Людмила Ивановна всегда относилась жертвенно и с полной самоотдачей. В финале спектакля «Орфей спускается в ад» она танцевала тарантеллу и однажды во время танца подвернула ногу. А это еще не поклоны, еще есть текст. И она смогла доиграть этот спектакль на силе воли. В машину «скорой помощи» Александр Бурдонский отнес ее на руках.
Она была удивительно цельным и целомудренным человеком: если любила — то любила, если ненавидела — то человек об этом знал. Она часто ездила с другими актерами к высокому начальству, помогая с квартирами. Она действовала так, как чувствовала, а природа чувств у нее была очень сильная. При этом какие бы поклонники ни появлялись у Касаткиной, она всегда была верна своему Сереже. За 40 лет общения я даже от недоброжелателей и сплетников в театре не слышала ни об одном ее романе. А это дорогого стоит!
