«Полина сделалась бордового цвета, но продолжала ровным голосом разговаривать с подругой. А положив трубку, повернулась ко мне: «Мама, извини…» Держалась! Потом вылетела во двор, на дорогу, которая видна из окна нашего дома. И я вижу, как у нее ходуном ходят плечи, как она руками закрывает лицо», — вспоминает Елена Проклова.
— Елена, год назад, когда говорили о своем разводе, вы выражали надежду, что у вашего бывшего мужа еще появится другая семья, дети. В результате вы как жили, так и продолжаете вместе жить. И отношения ваши продолжают оставаться нежными, это видно невооруженным взглядом. Так что, развод оказался ошибкой?
Елена: Развод не был ошибкой уже потому, что наши отношения с Андреем после него стали гораздо лучше. Вот как бывает!.. Наверное, в свое время мы просто перегрузили друг друга претензиями: ты мне должен — ты мне должна. Вроде бы мы давали друг другу свободу во всем, но в душе каждый считал, что ему чего-то недодают. Я разводилась не потому, что я не люблю Андрея, а потому, что отношения зашли в тупик. Когда я сказала ему о разводе, он ответил: «Да, наверное, это правильное решение… Хотя я этого и не хочу…» Но я настаивала: «А я не хочу дальше так жить». Женщине отстоять свою самостоятельность и право на свою жизнь очень непросто, особенно с таким мачо, как Андрей. А сейчас мы ничего друг другу не должны. Два абсолютно свободных и независимых человека! Мы вместе, когда хотим. А когда не хотим — расходимся. И наша жизнь стала счастливой.
— Полина, а вы что думаете по поводу развода родителей?
Полина: У мамы с папой, сколько я себя помню, были очень сложные взаимоотношения. Они жили беспокойно: постоянно ссорились, спорили, кричали. Я всегда находилась между двух огней и очень переживала. Абстрагироваться не получалось. Когда твои родные на такой волне, на таких эмоциях, ты просто не узнаешь их. И в детстве это очень страшно: как это родители, с которыми мы с утра вместе завтракали, мило смеялись и общались, вечером орут, что-то бьют и бегают вокруг дома?! Самым неприятным был момент, когда мама или папа в своем конфликте обращались ко мне как к судье: «Полина, как ты считаешь, кто прав?» И поскольку я всегда поддерживала маму, говорила, что права она, хотя не всегда считала именно так. А папа каждый раз надеялся, что я хоть раз приму его сторону. Но я никогда не сомневалась, что родители будут вместе. Моя любимая поговорка про маму с папой: безумная любовь проходит быстро, а любовь двух безумных — никогда. Мне кажется, они просто слишком яркие индивидуальности, чтобы жить спокойно. Но они счастливы.
Елена: Сейчас мы с Андреем собираемся опять ехать в Африку. Хотя я много раз говорила: «Не хочу на твою охоту! Как ты не хочешь на море, так я не хочу на твою охоту». А он: «Ничего, потерпи, как всегда терпела. Для меня Африки без тебя не существует». И я с ним поеду. Хочу, чтобы ему было хорошо. Думаю, что в какой-то момент своей жизни он сообразит: чтобы мне было хорошо, со мной надо поехать на море. А пока он даже в Сочи не ездил, где я купила квартиру!
— Полина, а почему вы всегда были на стороне матери, даже если считали, что она не права?
Полина: И так будет всегда! Несмотря на то что папу я безумно люблю… Но мама с детства для меня самый дорогой и близкий человек.
Елена: До шести лет, пока дочь не пошла в школу, мы с ней не расставались ни на один час. Я нигде не работала, ничем не занималась, я была только с ней. Спали мы вместе, все делали вместе: стирали, готовили, убирали, сажали растения — и ровно половину времени играли в разные игры. Ее так и звали: «мамин хвостик». Для меня эти шесть лет — пик гармонии и счастья. Полину я родила в 41 год. Она была выстраданным ребенком. Перед ее рождением я потеряла четверых детей — троих рожденных, и еще был один выкидыш на очень позднем сроке. За то, что в итоге появилась на свет Полина, я благодарна врачам. У меня кесарево было. Помню, когда я пришла в себя, акушеры стояли рядом и держали ее на руках. Я вскочила, чтобы схватить ребенка. На меня закричали: «Лена, у тебя швы разойдутся!» На третий день после кесарева я удрала из клиники. Андрюша тайком привез мне одежду, я заплатила девочкам, они завернули Полишу, и я укатила домой в деревню, где мы с Андреем к этому времени уже построили дом. Так что дочь с первых дней живет в лесу и не знает городского жуткого воздуха.
— Со старшей дочерью у вас ведь все было не так?
Елена: Я очень долго жила, ни о чем не задумываясь. Эмоции, как ветер, гоняли меня по морю жизни. Я много глупостей совершила. По глупости в 17 лет выскочила замуж. Просто мой брат женился, я видела эти приготовления, подвенечное платье его невесты. И воображение нарисовало картинку: я сама красивая, в белом платье, а рядом эффектный мужчина в черном строгом костюме. Дело было за малым — найти жениха. Я далеко не ходила. Подошла к другу моего брата Виталику Мелик-Карамову и буквально предложила на мне жениться. А он и до этого оказывал мне знаки внимания. В общем, в один день играли две свадьбы. Мне было семнадцать, и родителям даже пришлось писать разрешение на брак. Так я получила свою свадьбу, которой так желала.
Проблема в том, что у Виталика желание было гораздо серьезнее — он хотел семью и детей. И о ребенке меня просил настойчиво. Я сдалась: «Ну ладно!» Всю беременность я пробегала. На седьмом месяце сдавала экзамены по актерскому мастерству, играла героиню Островского. Мне шили широкие платья. Я даже не заметила, как Аришу родила. Правда, помучилась при родах — они шли тяжело. Но на этом — все… Мне было 18 лет. Появление дочери на свет я восприняла легкомысленно: взяла ляльку на руки, тут же отдала маме и сама побежала в институт. С Виталиком мы быстро разошлись. Он не воспринимал все, что связано с актерством, а я тогда не могла жить без сцены… Расставание с ним я восприняла как облегчение, хотя жизнь складывалась непросто — самой нужно было зарабатывать. И я много снималась, много играла на сцене. Мама с Аришей мне с радостью помогала. Все раньше так жили — воспитание детей перекладывали на старшее поколение. И я даже не задумывалась, что это как-то неправильно. Счастливая мчалась с гастролей и фестивалей с подарками, с одежкой, с джинсиками…
Правда, родители меня упрекали, что я думаю только о своей работе и дочь бросила. Часто это произносилось прямо при Аришке, в эмоциях… Для меня это было непонятно. Ведь их жизнь строилась похожим образом. Я росла с бабушкой и дедушкой и родителей практически не видела. Днем они работали, вечерами у них собирались гости и начиналась игра в преферанс, или они бежали в ресторан, в кино, в гости. А в отпуск уезжали отдыхать на море на машинах с компанией, я в это время была на даче с бабушкой и дедушкой. Это была норма. Когда я девчонкой снималась в фильме «Снежная королева» — а съемки продолжались полтора года, — родители ко мне приехали всего один раз на один день! И то потому что в Мукачеве, где тогда шли съемки, папа когда-то служил и решил вспомнить молодость. Поцеловали меня: муси-пуси — и отправились в свою жизнь…
А потом, когда я уже чувствовала себя взрослой, у них вдруг возникло ко мне слишком много претензий. Я очень их любила, но всегда говорила: «Стоп, это моя жизнь». Они долго не могли с этим смириться. Мой папа — военный, он был очень жестким и категоричным. Отец пытался руководить мною, как-то повлиять на мои решения и все критиковал. Но под конец стал говорить иначе. Чуть ли не последними его словами были: «Лена, я тебя уважаю за то, что ты сделала свою жизнь сама. Она у тебя прекрасная! И я очень сожалею, что мы потратили столько времени на ссоры… Мне казалось, что я умнее, что я могу тебя чему-то научить, как-то помочь… А в итоге это ты нам помогаешь и поддерживаешь всех в семье. Если что не так, прости меня». А я… Ну да, я жесткий, наверное, человек...
— Со старшей дочерью Ариной ваши отношения тоже ведь складывались непросто и был конфликт?
Елена: Конфликт с Ариной возник на той же самой почве, что и с родителями. Мы прервали с ней отношения на три года после того, как она в ультимативной форме стала мне рассказывать, что я обязана для нее сделать. Ей было двадцать с лишним лет, она уже вышла замуж, а я должна была ей квартиру и что-то еще. Я сказала: «Вот я оплачивала тебе институт. Но как только ты из него ушла, мои обязательства по отношению к тебе кончились. Все строится только на том, хочу я что-то для тебя сделать или не хочу. Чтобы я хотела, ты должна более уважительно ко мне относиться». Это и был наш с ней конфликт. Но потом я поняла, что сама же не научила ее жить по-другому, и это моя, а не ее вина. Арина росла с ощущением, что она несчастный брошенный ребенок. Хотя, я уверена, все было бы иначе, если бы мои родители постоянно ей этого не внушали. Это такая семейная дрязга, которая, слава богу, ушла в прошлое. Теперь у нас с Ариной прекрасные отношения. На днях поедем к ней в гости.
— Долгожданные дети часто сталкиваются с проблемой, что родители над ними слишком трясутся…
Елена: Я категорически не хотела, чтобы так случилось с Полиной. Но я знаю молитву: «Господи, дай мне Твои глаза, чтобы видеть в детях образ Божий. Дай мне Твое сердце, чтобы любить их безусловно. Дай мне Твою любовь, чтобы растить их, как цветы. И дай мне Твою мудрость, чтобы, когда придет время, предоставить им свободу выбора». Эта молитва мне помогла. И у Полины свобода выбора была всегда. Я всегда спокойно объясняла, почему, например, нельзя хватать огонь. Но Полина была очень упрямой и говорила: «А я хочу, хочу». — «Ну если хочешь — возьми, только подожди, я схожу за перекисью водорода, за ваткой, потому что ты обожжешься, тебе будет больно, ты будешь кричать, и нужно будет помазать». И все равно она схватилась за огонь, а я ей потом ручки лечила. Зато Полина привыкла, что я не просто так болтаю, и доверяет мне во всем до сих пор… Я максимально все ей разрешала. Для меня главное было научить ее принимать решения, отвечать за них. Годика в три или четыре она мне сказала: «Мама, я хочу прыгнуть в пруд. Хочу плавать!» При этом было холодно, она стояла в куртке, в штанах. Я ей говорю: «Солнышко, я же туда прыгаю после сауны, поэтому мне не холодно, а ты замерзнешь. И можешь заболеть». — «Я хочу, я могу». — «Тогда придется раздеваться, иначе одежда тебя потянет ко дну. Я, безусловно, тебя вытащу, я буду стоять рядом, но ты уверена, что тебе это надо?» — «Я хочу доказать себе, что я могу это сделать». — «Нет вопросов. Мы с папой будем рядом». И вот мы с Андреем стоим, смотрим. Она раздевается, прыгает в эту ледяную воду, где уже лед по краю, после чего мы ее вытягиваем, она бежит домой, растирается полотенцем и выходит счастливая: «Мама, я это сделала! Мне было так страшно!» Я говорю: «Знаешь, я горжусь, что ты преодолела страх! Но главное, перед тем, как что-то сделать, свое решение продумать и осознать, что отвечать за последствия будешь лично ты и никто не будет виноват…» И она научилась.
— Многие скажут, что у вас довольно рискованные методы воспитания…
Елена: Я очень переживала, что у меня поздний ребенок и что я могу просто не успеть научить ее обращаться с жизнью. Поэтому процесс обучения шел ускоренно. С одиннадцати лет отправляла ее в Москву одну. Делали так: в первый раз ехали вместе, буквально за ручку. Я ей показывала, где какой переход, как вести себя на светофоре, на какой станции пересесть и так далее. В следующий раз я говорила: «Теперь ты пойдешь первая, а я вторая, и если что-то не так, я тебе скажу: «Стоп, стоп, Полина! Не в ту сторону». И так мы ездили еще два раза. Потом был следующий этап: «Я буду молчать, ты только по глазам смотри, правильно делаешь или нет». А еще дней через десять она шла впереди меня и даже не оборачивалась. Вот после этого я ей сказала: «Теперь ты будешь ездить одна. Только звони мне с каждого пункта».
Когда Полина поступила в институт — а она сдавала вступительные экзамены в 14 лет, а в сентябре на первый курс пришла в 15, — она сказала: «Мама, я прошу тебя, я хочу жить одна». Я попыталась протестовать, мол, слишком рано, но она возразила: «Учиться в институте я достаточно взрослая, а жить одна — нет?» И я сняла ей квартиру. У меня была одна просьба: «Когда зайдешь в дом, позвони…» Месяца через два Полишка сказала: «Мам, я хочу домой!» Мне так нравилось видеть, как она учится жизни, взаимодействует с миром, в том числе и получает свои первые оплеухи... Я думала: пускай! Я и сейчас любуюсь своей дочерью. Даже не внешностью, а тем, как она сама отвечает за все, что с ней происходит. Это самое большое, чему можно научить ребенка. Когда бы меня теперь ни застиг мой последний час, я за нее спокойна.
— Полина, а в 14 лет вы институт сами выбрали?
Полина: Сложно в этом возрасте понять, чего ты хочешь. Я училась в серьезном институте — Всероссийской академии внешней торговли — и получила диплом международного юриста со знанием иностранного языка. Мама и папа не просто отправили меня в хороший вуз, а приняли во внимание мою склонность к языкам и гуманитарным наукам. И я им очень благодарна за то, что в процессе обучения они еще и терпели мои стенания: «Не хочу здесь учиться, лучше бы я пошла в какое-то другое место… Куда? Не знаю…»
— Может быть, вы об актерстве думали?
Полина: Думала, но еще до института. Даже ходила в 13 лет на подготовительные курсы в Школу-студию МХАТ. Тогда я этого очень хотела. Но сходила и поняла: не мое. А потом, через несколько лет, когда во мне снова шелохнулись сомнения по поводу выбора профессии, мама пошла на грандиозный шаг — позволила мне два года играть с ней в антрепризном спектакле «Все сначала». И тогда у меня не осталось ни капли сожаления, что я не стала поступать в театральный.
— То есть у вас как у матери и дочери не было сложных моментов?
Елена: Переходный возраст никто не отменял. Я заранее предупреждала Полину: «Я буду тебя раздражать, ты многое будешь воспринимать враждебно. Знай, я тебя люблю». Я старалась ее не трогать, и ей просто не с чем было воевать. Но я, конечно, переживала за нее. Она была самой младшей в классе, а потом и вовсе стала учиться экстерном, и все оказались на три-четыре года старше ее. Ее не брали в компании. Это были самые переживательные годы, я слышала, как она плачет в своей комнате. Редко-редко она говорила: «Мам, у меня нет друзей». Но жалобы были очень скупыми… Дело в том, что Андрей ждал сына, а родилась Полина, и он ее учил, как пацана: «Если хочешь плакать, зайди в свою комнату и плачь одна. Твоих слез не должен видеть никто». Все детство она носила многое в себе… При этом я все-таки думала: какое счастье, что у нее нет романов с маленькими бестолковыми мальчиками, я радовалась, что Полина не окажется там, где могут быть наркотики, алкоголь, ранний секс и так далее. В этом смысле я правильно все рассчитала.
— Но ведь переживания ранили ее душу!
Елена: А где вы видели жизнь без переживаний? Были бы другие переживания, гораздо худшие. У меня и самой детство закончилось, когда мне было 11 лет, потому что я начала сниматься в кино. И я тоже очень страдала, что у меня нет ни одной подружки. Более того, когда я изредка приходила в школу, девчонки устраивали мне бойкоты, потому что мальчишки все время в меня влюблялись. А я плакала, что со мной никто дружить не хочет. Но я нашла себе отдушину — шила платья для кукол. Разные тряпочки интересные мне доставались из закроечных цехов «Мосфильма». Меня это занятие очень успокаивало. Я до сих пор очень люблю все делать своими руками.
— Интересно, откуда в вас это?
Елена: Я думаю, гены. Во мне есть немецкие корни, и латышские, и французские, и еврейские. Мою любимую прабабушку звали Виктория Францевна. Она научила меня абсолютно всему. Сама же она в свое время училась в Институте благородных девиц. Она мне говорила: «Когда утром встаешь, нужно накинуть пеньюар и дойти на цыпочках до ванной, чтобы муж видел твои длинные ножки». Еще прабабушка научила меня аккуратности и уходу за собой. Пенсию ей платили крошечную — 36 рублей. Но она всегда выглядела шикарно: накрашена, с помадой, с прической, никакой седины…
У бабушки (а я обращалась к ней именно так, никогда не использовала приставку «пра-») имелось шесть или семь платьев, которые она после каждой носки стирала, гладила и только потом надевала снова. К этим платьям подбирала бусики, шарфики, туфельки и так далее. Когда я в детстве начала сниматься, она ездила со мной в качестве сопровождающего, за мной следила, со мной жила, кормила и так далее. Ей «Мосфильм» и «Ленфильм» платили по 50 рублей в месяц. Бабушка говорила: «Лена, я просто миллионер! Я куплю себе еще одно платье, я куплю себе духи!» У меня есть фото — моя внучка, дочь Ариши, сидит рядом с моей столетней прабабушкой. Но и в этом возрасте она выглядела элегантно.
— Подумать только, ведь вашей внучке она приходится прапрапрабабушкой! И они застали друг друга…
Елена: В нашей семье женщины рожали очень рано. Прабабушка рано родила бабушку, бабушка — маму, я — старшую дочь Арину…
Полина: А вот дальше, как говорится, что-то пошло не так. Арина рожала уже после двадцати. В это же самое время мама была беременна мной… Теперь мама от меня буквально требует внуков! (Смеется.) Правда, я и сама стала задумываться о детях. Хотя прежде считала, что лет до тридцати нужно жить исключительно для себя. Наверное, так думают все девушки, пока не встретят человека, которого они полюбят. А я сейчас влюблена. У меня прекрасный жених, с которым мы строим планы на совместное будущее. Так что жизнь вносит свои коррективы…
Елена: Полиша спрашивает: «Мама, тебе нравится мой жених?» Я смотрю на нее, вижу ее счастливое лицо и говорю: «Да, нравится». Если он создает ей ту жизнь, которую она хочет, он мне нравится. Мне Полины не хватает безумно, потому что она со своим женихом живет за границей, а в Москве бывает редко. Но я счастлива, потому что ей хорошо. Даже при том, что в Европе сейчас не так спокойно, как прежде.
Полина: Да, например, недавно мы были во Франкфурте. Там сейчас на улицу поздно выйти невозможно, огромное количество довольно агрессивных приезжих. И если честно, я не знаю, как маме удается сохранять спокойствие. Я понимаю, она безумно за меня переживает, но при этом держит себя в руках, не названивает при каждой тревожной мысли. Я вижу, как моим подругам мамы звонят в самый неподходящий момент, задают лишние вопросы, лезут в их жизнь. Это безумно раздражает. Я не знаю, где мама находит силы, чтобы сдерживаться. Она не звонит, ждет, когда я сама ее наберу, как бы сильно ни волновалась и ни переживала. Максимум — может прислать эсэмэску: «У тебя все в порядке?» Даже у папы нет столько выдержки. Он может позвонить в два часа ночи и спросить: «Где ты? Когда ты уже приедешь?»
— А что вы делаете в Европе? Это как-то связано с профессией, которой вы учились в институте?
Полина: Я помогаю любимому в его бизнесе, перевожу для него. Отличное занятие — помогать любимому. (Улыбается.) Ну а в будущем планирую открыть свою конную школу — тренировать детишек. Без лошадей я просто не представляю себе жизни! Мое увлечение началось давно, это у нас семейное хобби. Мы с родителями в выходные и свободные дни ездили на конюшню, так что я с детства в седле. А в 16 лет мама купила мне лошадь. И это было самое яркое событие в жизни!
Елена: Как-то Полине позвонила подружка, вместе с которой она ходила в конноспортивный клуб. И я слышу, как та по громкой связи говорит: «У меня лошадь! Своя! Мне купили лошадь!» Полина делается бордового цвета, но продолжает ровным голосом разговаривать с подругой. А положив трубку, поворачивается ко мне: «Мама, извини…» Держится. Потом вылетает во двор, в лес, потом на дорогу, которая видна из окна нашего дома. И я вижу, как у нее ходуном ходят плечи, как она руками закрывает лицо. Выбегаю за ней. Она оборачивается, у нее по лицу текут слезы. И она шепчет: «Мама, извини… я просто….» — «Это из-за того, что у Оли лошадь?
Давай мы не будем плакать, я сделаю все, чтобы у тебя была лошадь ко дню рождения. Обещаю!» И тут Полина разрыдалась еще больше. На 16-летие она получила лошадь. С этого момента я почувствовала, что Полина не хочет даже, чтобы мы с Андреем ездили на конюшню. Это стал только ее мир! Ее самая важная страсть. Мне кажется, она нашла свое призвание. А заниматься нужно только тем, что любишь. И жить с тем, кого любишь. Человек должен быть счастливым вне зависимости от обстоятельств. Нет счастья — создай его сам. Я надеюсь, что научила этому своих детей. Ведь главное не слова, а собственный пример. Меня знаете как дома зовут? «Птица Феникс» — возрождающаяся из пепла. И мне нравится гореть и возрождаться, гореть и возрождаться. Иногда больно, но зато я живу!
