«Когда я узнал, что на «Мосфильме» запускается фильм «Цареубийца», связанный с историей Николая II, не задумываясь и не сомневаясь в своих шансах, отправился на киностудию в группу к Шахназарову и сказал: «Вот он я!» — «Очень приятно, но Карен Георгиевич сейчас занят на съемках, мы проведем пробы без него». Я ответил, как Инна Чурикова в фильме «Начало»: «Зачем пробы? Я и так согласен», — рассказывает телеведущий, автор программы «Непутевые заметки», которой в прошлом году исполнилось 30 лет.
— Дмитрий, как вы попали на телевидение?
— Благодаря Мише Задорнову. Эстрадный режиссер по образованию, я много лет проработал помощником режиссера, а потом и режиссером в ГЦКЗ «Россия». На нашей сцене иногда в каких-то программах участвовал студенческий театр МАИ, который возглавлял Задорнов. Спустя годы работы в «России» у меня случился конфликт с директором зала, замечательным режиссером Александром Аскольдовым. Повод был ближе к политическому, по партийной линии — меня даже таскали в КГБ. Когда я уволился в 1983-м, год просуществовал в достаточно тяжелом положении, получая 50 рублей как преподаватель ГИТИСа на полставки и при этом 45 рублей отдавая за комнату в коммуналке на Тишинке. Однажды на улице Горького, ныне Тверской, я встретил Мишу. Узнав о моем плачевном положении, он сказал, что у него есть какие-то завязки на телевидении, и обещал все разузнать... И обещание сдержал. Я прошел трехмесячную проверку, и, несмотря на все мои партийные прегрешения, как ни странно, меня взяли в этот закрытый «почтовый ящик», как тогда именовали Центральное телевидение.
Помню, когда пришел оформляться на работу, перед встречей с главным редактором его заместитель меня спросил: «Дмитрий Дмитриевич, вы были когда-нибудь в публичном доме?» — «Нет, как-то не доводилось. А почему вы спрашиваете?» — «Потому что тут, как в публичном доме, надо сразу оговаривать все условия. Вы сейчас идете к главреду и сразу оговорите все, потому что потом у вас уже не будет возможности ничего исправить». И представляете, я сразу получил должность редактора в отделе классики и развлекательных программ Литературно-драматической редакции с окладом 190 рублей — это после моих-то пятидесяти!
— С классикой понятно, а вот чем вы должны были развлекать советского зрителя?
— Главной развлекательной программы — «Кабачок «13 стульев» — к тому моменту уже не существовало. Ее закрыли еще в 1980-м, после обострения ситуации в Польше. И редакции было поручено подготовить передачу, которая, как планировало руководство, смогла бы при удачном стечении обстоятельств, заменить «Кабачок...». Для этого меня и взяли на работу в Литдраму — поручили разрабатывать концепцию этой программы. Название я придумал — «Золотая рыбка». Но дальше дело что-то не шло, концепция никак не вырисовывалась. Пока в нашей команде не появился Марк Розовский, который написал сценарий и срежиссировал первый выпуск. Но несмотря на участие таких артистов, как Олег Табаков, Александр Филиппенко, Валентин Гафт и Любовь Полищук, на следующий день после выхода программы в «Известиях» появилась большая разгромная статья под названием «Золотая рыбка второй свежести», за подписью никому не известного корреспондента «Вологодского комсомольца» Леонида Парфенова. Вот так мы тогда заочно и познакомились с Леонидом.
Естественно, после такой неудачи встал вопрос о том, что я профнепригоден и мне надо уходить с телевидения. Но случилось очередное чудо! Кому-то из начальства пришло в голову: «А почему мы никогда не анонсировали и не продвигали свои собственные передачи на ЦТ? Давайте будем делать такую программу». И поскольку ни одна редакция за это не хотела браться, начальник Гостелерадио Сергей Лапин распорядился: «Значит, будете делать по очереди!» Первой в списке была Литературно-драматическая редакция, где крайним оказался я, как человек, с которым все уже было практически решено… А я возьми, да и сделай хорошую программу, потому что вдруг почувствовал, что вот это мое — сейчас или никогда. Начальству понравилось: «Вот пускай теперь этот бородатый и делает ее постоянно». Ведущей программы, которую назвали «Спутник телезрителя», стала Светлана Жильцова. Однажды она не смогла приехать на запись, и я вошел в кадр сам. И опять начальство оценило: «В принципе неплохо, пускай он и ведет передачу».
Таким образом я стал автором, режиссером и драматургом своей собственной передачи. Уже потом, когда мне стало не интересно делать только анонсы, я переименовал программу в «Телескоп» и начал привлекать критиков, включать элементы аналитики, статистику, рейтинги и прочее. Тогда у программы появился и продюсер Андрей Разбаш. А у него возникла очень красивая идея, привлечь к ведению «Телескопа» Игоря Кириллова и Валентину Леонтьеву. Как раз в это время звезды дикторского отдела оказались вне эфира. Случилась наша буржуазная революция 1991 года, и телевидение реформировалось вместе со страной. Появились новые люди, а прежние профессионалы оказались невостребованы.
— Вы лично с Лапиным были знакомы? В отличие от вашей, в карьере многих творческих деятелей той эпохи его роль была отрицательной.
— Когда я пришел на телевидение — это был монстр, гроза. Ходило выражение «лапинщина», «лапинское телевидение». Он был очень образованным человеком, собрал одну из лучших библиотек в Москве, а может быть, и во всем Союзе. Но эта образованность уживалась в нем с диким партийным рвением, приправленным антисемитизмом. Правда, некоторых евреев он все-таки допускал до экрана. Например, Лапин любил и уважал Эфроса. У него работал Михаил Козаков. Но если уж кто-то был ему не по душе… Я помню, когда началась перестройка, на одной партконференции Лапина начали захлопывать и засвистывать. И это мне тогда очень не понравилось. «Шариковы» от телевидения как гиены почувствовали возможность укусить льва и задрать его. Прошло несколько лет, я тогда еще делал «Телескоп», и у меня появилась рубрика под названием «Бывшие». Я ее придумал, чтобы делать интервью с яркими телевизионными деятелями прошлого. И первым, кому я позвонил, был Сергей Георгиевич Лапин. Мне ответил какой-то молодой голос: «Подождите немного, я сейчас узнаю». Прошло какое-то время, и тот же голос снова раздался в трубке: «Вы знаете, а Сергей Георгиевич только что скончался»... В итоге я делал сюжет о его похоронах.
Прошло какое-то время, и я позвонил еще одному бывшему телевизионному руководителю. Произошла практически та же история. Я почувствовал себя какой-то злой птицей, которая несет гибель своим избранникам. И попросил своего редактора Марину Денисевич: «Звони теперь ты». Мы пригласили в эту рубрику бывшего председателя Гостелерадио Николая Николаевича Месяцева, который возглавлял телевидение до Лапина. Во время войны он служил в Смерше — организации с противоречивой репутацией, много сделавшей и зла, и добра. А после руководства Гостелерадио был послом в Австралии. Я записал интервью с Николаем Николаевичем, а в конце разговора сказал: «У нас в «Телескопе» появилась рубрика «Раскаяние», не хотели бы и вы покаяться в каком-то своем поступке? Ведь это дает облегчение и служит гуманным уроком всем остальным». Николай Николаевич задумался очень надолго. После паузы ответил: «Нет, я еще пока не готов. Нет, не готов». И этот честный, такой тяжелый ответ, был мне очень дорог, я это оставил в передаче.
Была у меня идея снять в рубрике «Бывшие» заместительницу Лапина Стеллу Ивановну Жданову. Я ее еще застал на телевидении, она была жутким цензором. Очень жесткая дама, ее все боялись. Мои первые передачи тоже подвергались ее цензуре. Мне понравился ответ Ждановой на мое предложение: «У меня были тогда иные жизненные, политические и идеологические представления, а сейчас я изменилась. Однако не хочу выглядеть в глазах зрителей «перевертышем».
— И все-таки ваша визитная карточка — «Непутевые заметки», программа, отметившая 30-летие в прошлом году...
— В 1991-м я совершенно случайно оказался в Британии. Меня как узнаваемое лицо нового российского ТВ пригласили на ежегодный фестиваль искусств в Эдинбург. Я вылетел в Лондон 20 августа, как раз когда в Москве все «вспучило». В Лондоне у меня был день, и я зашел в наше посольство — попросил у какого-то сотрудника дать на время видеокамеру. Я был уверен, что коммунисты одержат верх и никогда в жизни мне за границей больше не побывать — хотелось зафиксировать все происходящее на память. На эту любительскую видеокамеру я снимал все, что меня окружало в Эдинбурге. Когда вернулся в Лондон, выяснилось, что организаторы поездки — мои новые друзья Джо Дёрден-Смит, писатель, сценарист, режиссер, и его русская жена Лена — договорились, что я могу пожить в Лондоне целый месяц бесплатно. Итак, у меня было жилье, но не было денег даже на еду.
Я занял у своих друзей какую-то сумму и потратил все... на полупрофессиональную видеокамеру. Надо сказать, что до этой поездки я никогда в жизни камеру в руках не держал, поэтому снимал все исключительно для себя, получилось около 10 часов записи. Когда вернулся в Москву, подумал: а может быть, что-то из этого материала сделать? Получилось смонтировать четыре получасовых фильма — передачи, которые я назвал «Непутевые заметки, или Из Лондона с любовью». Этот мой «непутевый дебют» в феврале 1992 года вышел в эфир и неожиданно получил хорошие зрительские отзывы. Может быть, от того, что впервые на экране появился не идеологически правильный политобозреватель, а нормальный человек, который интересуется тем же, что и зрители. Практически сразу же после успеха лондонских «Заметок...» я отправился в свой первый круиз по Средиземному морю, потом поехал в Берлин.
— А свою программу «Телескоп», что же, забросили?
— Первые «Непутевые заметки» вышли в 1992 году, я продолжал вести «Телескоп», но стал регулярно выезжать на съемки за границу. Вместо меня «Телескоп» начали вести мои коллеги — молодые корреспонденты, редакторы. Я постепенно стал отделяться от своего детища. В конечном итоге в 1996 году программа умерла. Уже не было Центрального телевидения, и у каждого канала появилась потребность в своих анонсах. И я без особых сожалений вплотную стал заниматься «Непутевыми заметками». С начала 1996 года они выходили на Первом канале регулярно каждое воскресенье. Это был очень тяжелый для меня физически и психологически период, потому что я работал один, надо было ездить раз или два в месяц в путешествия, снимать материал, успевать его обрабатывать, писать сценарий, монтировать, давать в эфир и снова ехать. Такая работа на износ продолжалась несколько лет, но я был по-своему счастлив. Позже ко мне в качестве редактора, а потом и корреспондента присоединилась моя жена Татьяна, она стала помогать мне и с текстами, и со съемками сюжетов. Потом подключился ее сын Дмитрий — он стал оператором. Спустя какое-то количество лет появился еще один оператор и так далее.
— Вы же еще и в кино снимались. Как получилось, что вашим дебютом сразу стала главная роль в картине «Загадка Эндхауза»? Вы были другом режиссера?
— Нет-нет. До этого я действительно не снимался. Но почему-то Вадиму Дербеневу показалось, что я могу сыграть роль английского капитана Гастингса — помощника Эркюля Пуаро. Режиссер сам вышел на меня и предложил эту роль. А мне по молодости лет показалось это любопытным. Я с удовольствием согласился, тем более что съемки должны были продолжаться два месяца, а я к тому времени уже много лет не был в отпуске. Пуаро играл замечательный Анатолий Равикович, а я, как его помощник, торчал рядом с ним в каждом кадре от начала и до конца фильма. Конечно, актер я никакой. И как всякий дилетант, который в подобной ситуации хватается за соломинку, я ухватился за трубку, которую мой герой постоянно курил. И это непрерывное дымление стало для меня одним из самых утомительных процессов на съемках…
— Как партнерствовал с вами Анатолий Равикович — не ворчал на непрофессионала?
— Нет, мы с ним были в замечательных отношениях. Я ездил вместе с ним со съемок в Ленинград — смотрел его спектакли. Познакомился с его замечательной супругой Ирой Мазуркевич.
— Где снимали «Загадку Эндхауза»?
— В Литве, поскольку западную натуру у нас всегда изображала Прибалтика. А местные артисты играли англичан. Интерьеры снимали на «Мосфильме». Так я попал в актерскую картотеку «Мосфильма», и меня стали приглашать в кино. Соглашался я, скорее, ради любопытства и денег. Главных ролей у меня больше не было. В картине «Московские красавицы» я играл ведущего конкурса красоты, фактически камео — в 90-е я немало подрабатывал ведущим подобных конкурсов.
— Пусть и эпизоды, но вы сыграли в картинах выдающихся режиссеров: в «Цареубийце» Карена Шахназарова и «Как живете, караси?» Михаила Швейцера.
— У Швейцера играю фактически себя — меня пригласили на роль телевизионного корреспондента. Я сказал режиссеру: «Михаил Абрамович, вы для меня классик, я вас так люблю, что готов у вас хоть стойку для микрофона сыграть». Что, собственно, и сыграл.
А съемки у Карена Шахназарова особая история — сплошной курьез. Еще в 80-е годы, работая на телевидении, я нередко в коридорах «Останкино» сталкивался с Сергеем Колосовым — классиком отечественного телевизионного кино. И он мне всегда говорил: «Ой, Дима, если я когда-нибудь буду снимать фильм про Николая II, я обязательно приглашу тебя на эту роль!» И вот когда я узнал, что на «Мосфильме» запускается фильм «Цареубийца», связанный с историей Николая II, не задумываясь отправился на киностудию в группу к Шахназарову и сказал: «Вот он я!» — «Очень приятно, но Карен Георгиевич сейчас занят на съемках, мы проведем пробы без него». Я ответил, как Инна Чурикова в фильме «Начало»: «Зачем пробы? Я и так согласен». Когда мне протянули костюм генерала, я удивился: «Подождите, но ведь Николай Александрович, по-моему, был полковником?!» Мне ответили: «Какой Николай Александрович? У нас императора играет Олег Янковский, а вас пробуем на роль генерала Рузского, который будет уговаривать Николая II отречься от престола». Деваться было некуда, и я, подавив смущение и стыд, продолжил пробы. И меня утвердили. Пошили генеральские сапоги, и мы с Олегом Ивановичем где-то под Питером сыграли сцену— я хожу с ним по платформе. Наш диалог не писали, так как камера снимала из вагона. Пользуясь этим, Янковский все время пытался меня расколоть, чтобы я рассмеялся в кадре, а мне надо было держать лицо — разговор-то у нас серьезный...
На премьере в Доме кино меня пригласили на сцену: «Идемте, будете со съемочной группой представлять фильм». Я отказался: «Нет. Что вы?! С такой крошечной ролькой и на сцену…» Остался в зале. Потом ко мне присоединился Янковский, и я ему в шутку сказал: «Олег, мне кажется, что я тебя переиграл». И оказался «прав» — сцену-то нашу общую вырезали! Настоящей же причиной купюры стало то, что мы с Янковским в гриме в одном кадре оказались так похожи, будто по платформе ходили два Николая — один в полковничьих погонах, а второй в генеральских. Факт нашего сходства с Янковским является для меня комплиментарным, поэтому я простил Шахназарову его вероломство.
— Вы упомянули о конкурсах красоты, которые вели в 90-е. Они стали одной из примет того времени. Наивные, и не очень, девушки приезжали в столицу показать себя…
— Да, это было любопытно и азартно. Эта работа меня подкармливала. Собственно говоря, в молодости я и сам снимался в качестве фотомодели и выступал на подиуме манекенщиком. Одна из страничек биографии, быстро перевернутая, но достаточно яркая, отразившаяся в фотографиях, в журналах и в памяти.
А один из конкурсов красоты мне в общем-то даже помог… Для того чтобы девушки успевали переодеваться, в перерывах выступали наши поп-звезды. Одним из артистов был набирающий популярность Филипп Киркоров. Я представлял его на сцене, и ему так понравился мой конферанс, что он пригласил меня в круиз по Средиземному морю. Это было второе мое заграничное путешествие после Лондона.
В той поездке со мной случился казус. Прибыли мы в Неаполь. Я был так увлечен неаполитанской экзотикой, узкими улочками с развешанным бельем, полубандитским обликом местных жителей, мотоциклами, пассажиры и водители которых смотрели на меня с каким-то тогда еще непонятным мне вожделением. Но вскоре я осознал, что становлюсь предметом охоты, вернее не я, а моя камера. И вот когда, каким-то случайным образом, я выбрался из этих закоулков на центральную улицу и, казалось бы, опасность миновала, на меня налетел один из преследователей и попытался вырвать камеру из рук. Я в этот момент снимал карабинеров, которые мне приветливо махали, стоя на противоположном тротуаре.
Оказалось, камеру я держал так крепко, что у налетчика соскочила рука и он оторвал только видоискатель, камера осталась при мне. И всю дальнейшую поездку (Марсель, Барселона, Рим, Мальта) я снимал без видоискателя! То есть не видя изображение, просто направлял камеру на объект, интуитивно выставлял план и включал запись. Тем не менее, даже с таким материалом в Москве я все-таки смонтировал передачу и назвал ее «Непутевые заметки, или Ограбление по-неаполитански». Но некоторая обида и неприязнь в душе по отношению к этому городу у меня сохранились по сей день.
— Со знаменитым советским «телепутешественником» Юрием Сенкевичем вы были знакомы?
— Да. Не знаю, как Юрий Александрович относился к тому, что я делал на «поле», которое ему было привычно, но не думаю, что он рассматривал меня как конкурента — все-таки Сенкевич был классиком познавательно-просветительского направления. А у меня — развлекательно-познавательный формат. С его стороны я всегда чувствовал симпатию. В какой-то момент руководство канала предложило Сенкевичу включить в его программу «Клуб путешественников» в качестве рубрики мои «Непутевки». Юрий Александрович категорически отказался, посчитав, что это разрушит передачу. И был прав. А вскоре его не стало. На память у меня осталась его книга с очень добрыми пожеланиями и словами в мой адрес. Наше общение было недолгим, но очень памятным и добрым.
— А с еще одним классиком советского ТВ — Николаем Дроздовым — приятельствуете?
— Наша первая встреча с Николаем Николаевичем произошла, когда мы вместе летали на Северный полюс. Эту поездку организовал мой приятель Михаил Муравьев, который прежде занимался в основном Африкой и всегда приглашал меня в свои поездки. На Северный полюс мы полетели группой и сдружились с Николаем Николаевичем — стали с ним на «ты» и по имени. Он очень выносливый, жилистый такой. Недаром принимал участие в программе «Последний герой» — я бы точно не выдержал.
— Кстати, на Северном полюсе были и ваша супруга, и сын. Как они отважились?
— На самом деле мы находились в очень комфортных условиях. На Северном полюсе жили в великолепно отапливаемых палатках. Экстрим заключался лишь в том, что летели на три дня, а пришлось задержаться на неделю — была нелетная погода. Но зато как звучит: мы были на Северном полюсе!
В таких же комфортных условиях я оказался и во время круиза к берегам Антарктиды. У нас была температура 0—2, и мы жили в шестизвездочной плавучей гостинице. А практически одновременно с нами в той же Антарктиде, но в ее центральной части, мой коллега Валдис Пельш со съемочной группой преодолел почти 4000 тысячи километров в экстремальных условиях, покоряя сердце Южного полюса. Температура там от минус 40 до минус 80. Как говорится, «почувствуйте разницу». Они герои. И фильм сделали прекрасный.
— Вы упомянули Африку. Путешествия на этот континент до сих пор считаются небезопасными — экзотические болезни, криминал, военные конфликты. В какие экстремальные ситуации попадали?
— Я никогда не считал себя путешественником или исследователем, для этого все-таки нужны особые качества. Могу себя определить как «профессионального туриста», поэтому за редким исключением я всегда жил в достаточно удобных и комфортных условиях. Но нештатные ситуации, конечно, бывали. В Африке на очередном сафари нас однажды атаковал слон, а у нас машина заглохла. И это было не самое приятное ощущение. Когда на тебя надвигается эта разъяренная трубящая громада. Уже потом на роликах в интернете я видел, как слоны нападают на автомобили горе-туристов, буквально расплющивают их, садясь своей огромной задницей. Так что в ярости слоны могут быть очень жестокими. По счастью, нас подобная участь миновала, но острые эмоции испытать довелось.
В другой раз на сафари в Намибии, в заповеднике, я снимал ягуара, что само по себе большое везение — потому что это животное очень осторожное, быстрое и не контактирует с человеком. Но этот отчасти был прикормленным. Наш водила встал на капот и привязал к ветке дерева кусок мяса. Свистнул, и на этот сигнал появился ягуар, очень красивый, просто необыкновенный экземпляр. Посмотрел на нас, запрыгнул на ветку и начал есть мясо. Мы снизу снимаем из машины. А потом он спустился… Мои попутчики кинулись вперед, раскачали машину, камера дрожала, и я спустил на землю ноги штатива и свою собственную, чтобы снять устойчивые кадры. Ягуару это не понравилось, он решил, что я вступил на его территорию. Дело в том, что пока ты сидишь в машине, почти в ста процентах случаев животные тебя не воспринимают ни как угрозу, ни как завтрак — ты для них инопланетянин. Но как только выходишь из машины, становишься объектом для охоты. И ягуар стремительно кинулся на меня. Выручил водитель, который успел бросить кусок мяса, и в нарушение всех законов физики, ягуар уже в полете вдруг изменил траекторию и схватил мясо, а я затянул ногу в машину. Но все равно Африку я люблю всем сердцем и мечтаю туда вернуться.
— Знаю, что вы работаете над книгой «Ваш Д. К.», что это будет за жанр? У вас ведь есть уже две книги: детективный роман «Бумерангъ» и художественно-познавательная «Я пингвин».
— На очередной свой юбилей, по-моему, это было 60-летие, я попросил у туристического агентства «Путевые советы», которое продает каналу нашу передачу, сделать мне подарок — отправить на Тибет, где я никогда до этого не был. Планировал двухнедельный трек вокруг святой горы Кайлаш… В своей жизни я сделал много непоправимых и неоправданных глупостей. Вот и на тот момент затеял очередную голодовку. Раньше я их периодически практиковал — до 20 дней доходило, но обычно 10. Голодовка меня уже подводила: когда я в Африке поднимался на Килиманджаро, не дошел 200 или 300 метров до вершины. Вот и на этот раз поездка в Тибет была испорчена голодовкой… Накануне в Москве я лишился сна. Сперва мы с сыном прилетели в Катманду, провели там ночь, потом перелетели в Лхасу…
В общем, на шестой день я сломался — потому что все эти дни не спал ни минуты. Это было абсолютное помрачение сознания. И наше путешествие вокруг горы отменилось. Ну да, я привез материал — выручил мой сын, который поснимал Катманду и Лхасу. Но передача получилась о том, как мне «отомстил Кайлаш». К чему я это? На обратном пути, когда мы сидели в аэропорту Дохи, мучаясь от бессонницы и наблюдая за соседями, я начал набрасывать какие-то заметки в блокнот. Позже возникла мысль — а почему бы не написать книгу о том, что мне довелось повидать, и о своей жизни, хотя бы для сына. Но раньше было очень много поездок, и я не имел возможности все это дело завершить. Рабочее название «Ваш Д. К.» — этим «автографом» я всегда завершаю свои программы.
— Человек с возрастом обычно теряет любопытство. Как правило, ему кажется, что он все уже видел, все познал… Впереди у вас красивая дата 77 лет!
— Да, конечно, есть некий элемент усталости, в том числе и возрастной, это естественно. Приходится с ней бороться, но это не отчаянная борьба за спасение, не барахтанье лапками. В 1988 году я делал программу «Вечер телекомпании TBS на советском телевидении», и мне повезло брать интервью у знаменитого Ларри Кинга. Когда я его спросил, каким главным качеством должен обладать телеведущий, он ответил: «Не терять любопытства. Сохранять в себе детский, открытый, любопытствующий взгляд». А это очень сложно, мне не всегда удается, но иногда получается.
— Может быть, еще остался какой-то город или страна, куда бы вы хотели съездить? Даже без камеры, а просто отдохнуть, пожить?
— Нет, «отдохнуть и пожить» — я никогда этого не делал. Не могу представить себе, чтобы поехать куда-то просто отдыхать, в то время когда большинство сограждан не может себе этого позволить. Назовем это социальной ответственностью. Помните реплику Жванецкого: «Хватит смотреть на мир глазами Сенкевича!»? Я считаю, что моя работа — показывать мир людям. Сегодня я бы с удовольствием проехал по тем местам, в которые влюбился за 30 с лишним лет моих путешествий. Еще раз побывал бы на Бали, поехал бы в Африку для охоты и съемок, в любимую Шотландию, с которой все началось, в Каталонию, во Францию — в Прованс. Вообще любимых мест много. Единственное, куда меня не тянет, это Индия и Латинская Америка. Но тут, как и с людьми, просто чувствуешь, что это не твое. Да, они замечательные, кому-то по сердцу и по душе, но не тебе...
В начале 70-х годов я увидел документальный фильм о подмосковном интернате, в котором занимаются со слепоглухими от рождения детьми. Для меня знаковой стала сцена, которая определила во многом и мое мировоззрение. Детям с помощью тактильного общения дают понять, что такое мир, что такое цвета, небо, солнце, мама. И прошедшую курс обучения в этой школе девочку спросили: «Что ты сейчас чувствуешь?» Она ответила: «Я испытываю счастье». — «Как? Почему?» — «Потому что могу общаться». Вот эта возможность общения с другими людьми — очень дорогая возможность. И однажды я задумался: в чем причина привлекательности «Непутевых заметок»? Я начинал телевизионную деятельность как автор в «Спутнике телезрителя», и все, что мной двигало тогда, — не тщеславие, не желание показать себя любимого на экране. Я хотел, чтобы зрители не пропустили те замечательные передачи, с которыми я уже ознакомился, разделили со мной радость и восхищение от этих работ. Вот и в «Непутевых заметках» мной всегда двигало то же желание — поделиться радостью и восхищением от того, что мне посчастливилось увидеть и узнать о новых странах и городах.
