«Помнишь, мы говорили о Моне Лизе? Недавно я наткнулся на любопытный материал, касающийся ее улыбки. Ученые Амстердамского университета изучили улыбку Джоконды, применив какую-то изощренную компьютерную программу. Они разгадали — ты не поверишь — состав улыбки этой известной дамы». — «Состав улыбки? Смешит слово «состав» в применении к улыбке, это скорее подходит для описания химического вещества. Сразу понятно нечеловеческое происхождение этого результата. Из чего сделана улыбка Джоконды? Что искусственный интеллект может предложить? Видимо, в состав улыбки вошли суровые нити холста, клей, мука, льняное масло, желтый кадмий, прусская синька?.. Это совершенно не то, — отмахнулся Слава. — Наверное, я забыл свинцовые белила, горшечную глину, два яичных желтка и щепотку ванили?..» — «Не угадал. Речь о совершенно другом. По мнению компьютера, улыбка Моны Лизы содержит 83% счастья, 9% пренебрежения, 6% страха и 2% злости». — «Ах, вот как! Неплохо! Непонятно, правда, по каким критериям это установлено. Остается только поклониться Компьютеру всемогущему. Кстати, такое распределение, — сказал Слава, — перекликается с анализом ее характера, который ты сделал по пальцам. Я пытался найти изображение самого Леонардо да Винчи, причем так, чтобы можно было разглядеть пальцы. Если, например, полагать, что под Моной Лизой скрывается сам автор, то значит, состав этой улыбки надо отнести к Леонардо?» — «Ты продолжаешь думать, что Мона Лиза — это сам да Винчи? Мне кажется, это выдумки досужих умов». — «Может, и так, — отвечал Слава, — но я видел картинки, где на черты Моны Лизы — на нос, губы, лоб — накладывалась часть лица мужчины, которого мы привыкли считать самим Леонардо да Винчи. И они по размеру совпадают». — «И что же? Я слышал, что рисунок этого старика вовсе не относится к Леонардо. Это просто изображение какого-то мужчины. Правда, я помню, был автопортрет Леонардо, на котором он в молодом возрасте, но уже с огромной бородой и в берете». — «А вот это я знаю, — бросил Слава, — эта работа была признана фальшивкой». — «Вот те раз!» — «Да. Еще недавно я узнал, что какой-то американец нашел, как он утверждает, прямо-таки селфи Леонардо, выполненное темперой. В одной из письменных работ Леонардо позади текста он обнаружил смутный образ мужского лица. Пригласил реставраторов. После нескольких месяцев труда они извлекли изображение из небытия. Это красивый молодой человек с бородкой. Вглядевшись, можно уловить сходство с тем знаменитым стариком, которого все почитают за Леонардо. В некотором смысле теперь можно говорить о двух автопортретах, но рук нет ни на одном». — «Ну хорошо, а кто-нибудь из его современников, часом, не запечатлел его облик?» — «А вот тут есть кое-что. В 1508 году Рафаэль Санти прибывает в Рим по приглашению папы Юлия II. Папа поручает ему расписать стены и потолки Ватиканского дворца. В одном из парадных залов Рафаэль создает фреску «Афинская школа». Я тебе доложу: это мощная вещь. На картине под сводами величественного здания мы видим композицию из более чем 50 человек — все они философы, геометры, математики, мыслители. Есть даже Александр Македонский, внимающий Сократу. В центр композиции помещены две фигуры — Платона и Аристотеля. Платон поднял руку вверх, подчеркивая приоритет мира идей, Аристотель простирает руку над землей, отстаивая идею атомизма. Так вот, думают, что в образе Платона Рафаэль вывел Леонардо да Винчи». — «Я помню эту фреску, но не подозревал, что Платон — это да Винчи. Платон изображен почтенным старцем, лет 70, это соответствует возрасту Леонардо? Сколько ему было, когда Рафаэль перенес его в краски?» — «Изображение вполне соответствует возрасту Леонардо. Он родился в 1452 году, так что в 1509—1511 годах, когда создавалась «Афинская школа», ему было 57—59 лет». — «Бороденка у Платона — да Винчи жидковата по сравнению с автопортретом». — «Пожалуй. Но, знаешь, есть увеличение этих двух фигур, так что можно разглядеть и руки. Ты по ним можешь что-то сказать?» — «Боюсь, Рафаэль не ставил себе задачи верно отобразить руки. Рафаэль писал Леонардо по памяти, ведь Леонардо вряд ли ему позировал, он уже жил во Франции, если я не ошибаюсь». — «Нет, тогда он еще жил в Милане, во Францию он переехал в 1513 году. Но ты прав, Леонардо не позировал Рафаэлю». — «Значит, и руки Платона — это художественный подход. Жаль, нет настоящих, подлинных рук Леонардо, это было бы чрезвычайно интересно. Личность-то фантастическая. Мало того что гений, так еще и такое разнообразие дарований. Он и ученый-исследователь, и инженер, и изобретатель, и музыкант». — «Как, еще и музыкант? На чем же он играл?» — «Пишут, он виртуозно играл на лире. Потом, он еще и скульптор». — «Да это я помню. Он отлил изображение регента Милана Сфорцы на коне. Огромная была скульптура. До наших дней не дошла. Когда французы брали Милан в 1499 году, они разрушили статую». — «Леонардо придумал парашют. Он даже предложил конструкцию самолета. Чтобы поднять его в воздух, нужен был двигатель, но время для двигателей тогда еще не пришло. Он переключился на маховики, приводимые в движение мускульной силой, но они не пошли. Никаких мышц не хватит, чтобы взлететь. Еще он изобрел что-то вроде подводной лодки, описал прибор для подводного дыхания, разработал инструкции погружения. Много еще чего. Наконец, он первым объяснил, почему небо синее. В своей книге «О живописи» написал: «Синева неба происходит благодаря толще освещенных частиц воздуха, которая расположена между Землей и находящейся наверху чернотой». — «А что физика скажет? Леонардо угадал?» — «Почти. У синего света длина волны короче, чем у красного, желтого или зеленого, а короткие волны лучше рассеиваются по атмосфере, от того голубой и синий преобладают». — «Не понял». — «Хорошо, упростим. Вот у тебя есть ящик шариков семи цветов, но разных размеров. Ты сильно швыряешь шарики из ящика об стену. В стене сделаны дырочки, которые пропускают более мелкие по размеру красные, желтые, зеленые и оранжевые шарики. Эти шарики исчезнут в дырках, а более крупные — голубые, синие, фиолетовые — в дырки не лезут, вот они от стены и отскочат. Так у тебя в глазах и посинеет, поскольку других шариков не осталось». — «Ага, понял. Вернемся к Леонардо, я увидел его последнюю работу «Иоанн Креститель», и там руки довольно крупно изображены. Ты можешь как-то прокомментировать характер?» — «Я видел это произведение. По рукам я не могу сказать что-либо об Иоанне Крестителе. — Я остановился, взглянул на Славу, продолжил: — Ввиду отсутствия самого Иоанна Крестителя». — «Как это?» — «Иоанна Крестителя там нет». — «А кто же это?» — «Не знаю. Я вижу красивого светского юношу, который с утра хорошо позавтракал, потом отправился в университет, немного поучился древнегреческой философии, грамматике, этике, праву. Потом отобедал в доме известного мецената, затем отправился с друзьями и девушками в кофейню — выпить горячего шоколада, где в милом трепе пролетело часика два-три. И уж после этого направился к Леонардо позировать для Иоанна Крестителя. Юноша изображен с поднятой правой рукой, указательный палец которой обращен в небо. Этот жест призван сообщить нам, что с Небес грядет Сын Божий, Искупитель грехов и Спаситель мира, так как указательный палец обозначает Христа, большой палец — Бога Отца и средний палец — Святаго Духа. Но этот жест не более чем дань символизму, он ни в чем не убеждает. Ибо не от того исходит. Присмотримся. Указательный палец — гладкий, длинный, прямой, с расширяющимся книзу основанием. Это выдает нам человека, живущего в достатке, привыкшего к комфорту, изнеженного, не знающего лишений и физического труда. Вторая фаланга большого пальца длинная, а первая, концевая, короткая — это рисует человека милого, обходительного, умеющего снисходить, много и хорошо говорящего, но мало делающего из того, что говорится, ибо малый размер ногтевой фаланги сообщает о недостатке волевого начала. Где здесь Иоанн? Аскет, живущий в пустыне и питающийся акридами? Последний великий пророк? Где его внутренний огонь и горящие глаза мессии? Где его лицо, исполненное духовного подвига и нравственной силы? Где печать предвидения своей трагической участи и мучительной смерти Христа?» — «Согласен, в том, что ты говоришь, есть сермяга. Но ведь и Леонардо чем-то руководствовался. Он же гений, а у них случайностей не бывает. Представь, что Леонардо изобразил Иоанна на отдыхе». — Слава обвел аудиторию воздушным жестом. — «Как это?» — «Ну, не все же время он крестил и проповедовал. Были и часы отдохновения. Именно в эту минуту Иоанн исполнился предчувствия светлой и чистой радости воскресения Христа, победы над грехом и смертью, торжества любви и ее победы. Тут его лицо и приобрело мягкие, умиротворенные черты». — «Что ж, идея любопытная. Но есть одна проблема». — «Какая?» — «Руки этого не позволяют». — «То есть?» — «У аскета руки сухие, с рельефными венами и сухожилиями. Пальцы длинные, узловатые, худые в основании. Он может и отдохнуть, и исполниться тихой благодати, но руки его не станут нежными и гладкими, с пухлыми основаниями пальцев. Вот такая штука. Необоримый хирологичес кий императив».
