Ларс Фон Триер умирал на съемочной площадке

«Это очень болезненное состояние, мучительное — панические атаки, страх, депрессия… »
Мария Обельченко Канн
|
29 Июня 2011
С Шарлоттой Гейнсбур и Кирстен Данст в Канне. Май 2011 г.
С Шарлоттой Гейнсбур и Кирстен Данст в Канне. Май 2011 г.
Фото: BEIMAGES/ALL OVER PRESS

Ларс фон Триер, самый знаменитый и незаурядный европейский режиссер нашего времени, приехал в этом году на Каннский фестиваль в шестой раз (хотя его фильмов на фестивале побывало девять). На этот раз с картиной о конце света «Меланхолия». И, как обычно, стеснительный и подверженный множеству фобий Триер поселился вдали от шумной Круазетт, в горах, в маленьком городке Мужен. К несчастью, он все-таки приехал в фестивальный дворец — на печально известную пресс-конференцию, кончившуюся тем, что режиссера объявили персоной нон-грата Каннского фестиваля за высказывания, которые сочли фашистскими...

В своей трогательной соломенной шляпе Ларс фон Триер совсем не похож на злодея. Он, конечно, известный провокатор, но как-то об этом забываешь, глядя в его по-детски опечаленные голубые глаза за сверкающими стеклышками круглых очков. «Сегодня я узнал новое выражение, — говорит Триер, — поскользнуться на шкурке от банана. Представляете? Именно это со мной и произошло».

— Я не горжусь статусом «персона нон-грата». И я очень сильно и искренне переживаю. И глубоко сожалею о своих словах. Я знал всегда, что не умею проводить пресс-конференции. Но на этот раз был в хорошем настроении и пришел туда с самыми лучшими намерениями — развлечь людей.

И только прочитав расшифровку этой пресс-конференции, я понял, что натворил, увидев слова: «Я симпатизирую Гитлеру, я его понимаю. Мои родные — нацисты» — и так далее. Боже! Я действительно запутался в собственных глупых предложениях, просто идиотских, но ведь в зале стоял хохот, и казалось, все были всем довольны. Впредь — если у меня вообще когда-нибудь появится такая возможность — никогда больше не приду на такое мероприятие. И тем самым избавлю и себя, и глубоко уважаемых мною людей — в том числе организаторов Каннского фестиваля и его президента, между прочим, моего давнего личного друга Жиля Жакоба, который был всегда так добр ко мне и сыграл значительную роль в моей карьере, — от проблем и неприятностей.

А некоторых журналистов — от возможности меня публично провоцировать. Но знаете, это понятие «персона нон-грата», которым меня наградили, как ни странно, во многом определяет мою сущность, вообще всю мою жизнь. Во всяком случае, моя семья и мои дети очень расстроились, конечно, но не особенно удивились, когда это произошло.

— Может, проблема в том, что не всегда чье-то чувство юмора бывает всем понятно?..

— Говорить с многоликой аудиторией — это все равно, что обращаться к пустоте. Потому что нет возможности ничего объяснить. Другое дело, я разговариваю сейчас с вами, тет-а-тет, и могу переспросить вас, что вы имели в виду, сказав то-то и то-то, а вы можете точно так же переспросить меня. Что же касается Гитлера, все- таки хотелось бы попытаться объяснить, что же я имел в виду.

Кадр из фильма «Меланхолия»
Кадр из фильма «Меланхолия»
Фото: OUTNOW

Хоть и ненавижу себя теперь за это в любом случае. На меня произвел большое впечатление фильм о последних днях Гитлера «Бункер», в нем играет замечательный актер Бруно Ганц. И я тогда подумал — не впервые, — что в каждом из нас, где-то глубоко внутри, таится, скрывается что-то, так сказать, от Гитлера, как собирательного образа, если хотите, его можно заменить другим злодеем и преступником типа Мао или вашего Сталина. И в виду я имел только то, что, как режиссер, очень хорошо себе представляю эти последние дни и часы, проведенные им в бункере. Проще говоря, потенциал для проявления экстремальной жестокости есть в каждом человеке. Это, по-моему, очевидно. Так же как в любом «гитлере» есть малая крупица человеческого. Я убежден: нельзя все трагедии, войны и исторические катаклизмы объяснить лишь стараниями одного конкретного индивидуума.

Хорошо было бы, если бы так оно и было. Но рассуждая таким образом, мы сами себя загоняем в угол. Лишаемся возможности разобраться в механизмах человеческого поведения и, как следствие, предотвратить будущие преступления против человечества. Как говорила моя тетушка, нельзя вымыть руки в чернильнице. Но люди не хотят многое слышать. Мы все таковы.

— Скажите, а в чем все-таки заключалась провокация на этот раз со стороны журналистов — вроде бы невинный вопрос о ваших немецких корнях?..

— Моя мама, умирая, перед самой смертью призналась, что человек, которого все детство я считал своим отцом, им не является. И что на самом деле мой биологический отец — совсем другой человек, и по происхождению он немец.

Последствия взрыва этой бомбы далеко еще не погребены в моей душе. К сожалению, я не мог поговорить обо всем этом с тем, кого знал как своего отца, потому что он к тому времени уже давно умер. Тогда я стал пытаться наладить отношения с семьей своего биологического отца. Но это все равно как общаться с чужестранцами…

— Как отреагировали ваши актеры на сложившуюся ситуацию?..

— Шарлотта Гейнсбур мне сказала, что ее отец мною бы гордился. Она, конечно, имеет в виду то, как стойко я переношу свою участь изгнанника, изгоя. Нет, но мне правда очень плохо, даже после комплимента Шарлотты.

— В вашем фильме Жюстин (героиня Кирстен Данст) страдает меланхолией и не боится конца света, который должен наступить, потому что планета по имени Меланхолия столкнется наутро с Землей.

Получается, для нее это предпочтительнее, чем жизнь, полная сомнений и в общем-то пустая, никчемная…

— Да, это так. И поэтому Жюстин на собственной свадьбе не в состоянии испытать соответствующие моменту эмоции. Свадьба ведь всего лишь ритуал. Есть ли за этим ритуалом что-то реальное, ценное? Возможно, да. Но только не для нее. Мы, меланхолики, к стыду своему, не способны оценить всю прелесть ритуалов. Я сам чертовски страдаю на всяческих вечеринках и тому подобных мероприятиях. Мол, и вот теперь мы все должны веселиться, веселиться и веселиться! Но если вы больше не испытываете радости, к примеру, в Рождественскую ночь, не можете разделить восторг детей, получающих подарки, тогда для вас эта елка в центре гостиной превращается в пустую, дурацкую и бессмысленную затею!

А другие — что ж, они вполне довольны. Но для Жюстин свадебный ритуал — последняя попытка вернуться к так называемой реальности. Она думает: вот я заставлю себя пройти через это, и мне, может быть, откроется правда жизни. Знаете, именно так лечат депрессию. Говорят вам: заставьте себя совершить пятиминутную прогулку, выпить бульон, и постепенно все эти ритуальные действия обретут значимость. Но Жюстин жаждет поэзии, драмы, пафоса, наконец. То есть она мечтает об истинных ценностях. А такие ценности обычно подразумевают страдания. Печаль более правдива и естественна. Иначе мы бы не предпочитали музыку и искусство, сотканные из печали.

Печаль — ценность сама по себе. Несчастливая любовь более романтична, чем счастливая. Мы, меланхолики, слишком отчаянно охотимся за правдой. У сестры Жюстин Клэр нет этой постоянной жажды, к тому же ей есть что терять. Ребенка, например. Вот она и боится конца света. А Жюстин нечего терять — потому что она только жаждет, мечтает, у нее ничего в реальности нет. Поэтому она раскрывается как цветок перед концом света. Это, знаете, в каком-то смысле хорошо, когда не приходится сожалеть о том, что теряешь.

— Как бы вы себя повели, зная, что через два часа и десять минут (а именно столько длится ваш фильм) точно наступит конец света? Что бы сделали за это время?

— Но мы же знаем, что это неизбежно?

(Смеется.) Если бы все могло закончиться в одну секунду — ну как будто кнопку нажали, — я бы не стал слишком уж возражать. Более того, если бы мне гарантировали, что все людские страдания на этом закончатся, я бы сам нажал на кнопку. При условии, что никто ничего не почувствует в этот момент, никакой боли. Разумеется, меня после этих слов обвинят — как же так, как же можно не дать прожить свои жизни людям и так далее. Сложный вопрос... Мне хорошо знаком страх смерти как человеку депрессивному и подверженному многочисленным паническим атакам, фобиям и неврозам. Так вот, возвращаясь к тому, что бы я делал в последние часы: я бы хотел держать за руки своих детей и казаться им сильным. Я не религиозный человек, но в этой ситуации мне видится некое просветление, даже святость, если мне простят такие сравнения… — Когда вы осознали себя меланхо­ликом?

— Я бы не назвал это меланхолией.

Это очень болезненное состояние, мучительное — панические атаки, страх, депрессия… Понять могут только те, кто имел подобный печальный опыт. Впервые я испытал приступ панического страха в пять лет. Ребенком думаешь: вот стану взрослым, и это пройдет. Не могут же, в самом деле, взрослые испытывать такие страхи? Но, увы, это заблуждение. Когда я снимал «Антихриста», то находился как раз в подобном состоянии. Я просто умирал на площадке. Камера дрожала в руках — я же часто сам снимаю. И на пресс-конференции в том же Канне у меня тогда руки дрожали — все тогда об этом говорили. Но зато в «Антихристе» я уверен на все сто процентов, что не изменил себе, не допустил никаких «красивостей», не отполировал в нем ничего.

А вот про «Меланхолию» так сказать не могу. Очень боюсь услышать, что это прекрасный, красивый фильм, ну и так далее. Гладенький такой — по сравнению со всем, что я до сих пор снимал. Не вписывающийся в мою же собственную эстетику. Как было этого избежать? Свадьба, роскошный замок, поля для гольфа, гости в смокингах… Трудно снять такое… некрасиво. (Улыбается.)

— Как вам удалось заставить Кирстен Данст сняться обнаженной в «Меланхолии»?

— Она знала об этом, прочитав сценарий. И согласилась добровольно. Конечно, я понимаю, в это трудно поверить — ведь у меня репутация негодяя и обманщика, принуждающего своих актеров совершать ужасные вещи перед моей камерой.

— Ну да, Бьорк сказала, что вы вынудили ее заниматься моральной порнографией на съемках «Танцующей в темноте», а Николь Кидман под всяческими предлогами отказалась сниматься в продолжении «Догвилля», ну и так далее. Актрисы редко соглашаются сниматься у вас во второй раз, хотя награды они получают именно за роли в ваших картинах: Шарлотта Гейнсбур удостоилась «Золотой пальмовой ветви» за роль в «Антихристе», Кирстен — за свою работу в «Меланхолии»...

— Сценарий «Меланхолии» я писал для Пенелопы Крус. Но у Пенелопы были еще какие-то съемки, и она ожидала от нас, что мы сдвинем свой график. Но я не мог ничего не делать целый год. Я не умею думать о разных своих проектах одновременно. Я умею заниматься только чем-то одним. Ну вот я и стал искать, кто свободен. Дело не в том, кого ты хочешь снимать, важно, чтобы этот человек был доступен.

Кирстен блестяще справилась с ролью. Я давно слышал, что она очень талантлива. И Кирстен знает, что такое депрессия. У нее сохранились фотографии той поры — она сама их делала. Нам это очень помогло.

— У вас четверо детей. Скажите, они смотрят ваши фильмы?

— Старшая дочка смотрела «Антихриста» и «Меланхолию». А младшие конечно же нет. Не раньше, чем им исполнится 20 лет, они смогут их увидеть.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог