Недавно, правда, не удержался, написал открытое письмо в ленинградскую газету. Ее редактор предложил читателям принять участие в рубрике «Что вас задело?». И в качестве затравки написал, что его, видите ли, оскорбил «наглый взгляд Розенбаума с афиши». Я доктор и понимаю, что это слова недоделанного мачо, слабака, которого достает мужское начало. У меня взгляд не девичий, это уж точно, но при чем здесь наглость? И как можно редактору газеты зазывать к себе читателя подобными приемами? Однако это мелкие пакости, стараюсь не обращать на них внимания, так, отплевываюсь иногда.
Точно знаю, что начнется после моей смерти. Заверещит столько народу! Начнут говорить всякую лабудень: «Какой он был хороший, как мы его не ценили!» Не боюсь ухода, уверен: ада нет. Все самое страшное мы переживаем здесь, на земле. Могу утверждать это, поскольку в одной из прошлых жизней был военным. Иначе почему бы меня так тянуло на войну? За плечами три Афганистана и две Чечни.
Когда впервые доехал до Афгана, сразу сказал: «Агитбригада едет сама по себе, а я — сам по себе!» И пустился во все тяжкие. На второй или третий день мы с Борисом Громовым полетели в Герат, мне дали парашют, а я его пристегнул на гитару.
— Ты чего делаешь? — удивился Громов.
— А зачем, Борис Всеволодович, мне парашют, если оружия нет? Я гитарой отстреливаться должен, что ли?
На третий день получил пистолет Макарова и АКС. Там же партизанская война, шальная пуля может прилететь отовсюду, а вот аппаратура мне была не нужна. Я подхватился, прыгнул в вертушку: гитара, пистолет, автомат; свалился на заставу, дал концерт часа на полтора, снова погрузился в вертолет и через три-четыре часа лета оказался в другом окопе. Кроме музыки занимался там и другими делами, искал на свою задницу приключений.
Война — это жизнь, любовь, шутки, слезы, дни рождения, но отношения между людьми совсем другие, честные. Там пулю можно получить в спину, если плохо себя вел, — и дерьмо, и хорошее видно как на ладони. Ошибка на войне заканчивается большими жертвами. История, описанная Федей Бондарчуком в американской стрелялке под названием «9 рота», когда свои бросили своих, очень обидела «афганцев», потому что из Афганистана вышли все, командующий Громов покинул страну последним. Я — за день до него. Вернувшись, мог вдруг ни с того ни с сего заплакать. Дома все культурно, красиво, спокойно, а там песок, жара и мочилово. У меня появились свои погибшие друзья. И пострелять пришлось — в Кандагаре, в Шинданде, в Фарахруде. Война как наркотик, попавший в кровь: несмотря на весь ужас, на нее хочется вернуться...
В пятьдесят два года явился к главкому и сказал: «Я же полковник. Пошлите на сборы». Договорился с командующим Северным флотом и ушел на две недели на дизельную подводную лодку. Ни разу не брал в руки гитару, занимался только медицинской работой. Перед возвращением на базу собрал всех в первом отсеке и дал им три часа песен, а потом расписался всем на память и сошел на берег. Я ведь военный врач и службу могу править, между прочим, очень неплохо.
Еще я хорошо понимаю животных, потому что в одной из своих прошлых жизней был зверем. Хищным, это гарантирую. Всегда любил живность. До поступления в институт мы с братом Вовой держали черепах и ужей, которые постоянно убегали из банок, и мама не спала ночами, боялась, что они приползут к ней в кровать. Белые крысы тетушка Молли и дядюшка Билл постоянно плодились, несмотря на то что я разделял их доской. Самец каким-то непостижимым образом перелезал к самке, она рожала и сжирала потомство. Наконец когда Молли родила девять детенышей и крысята выжили, бабушка утопила их, пока я гулял. Скандал был грандиозным.
Уже в институте с кафедры физиологии принес котенка, которого пытались замучить опытами. Он вырос в здорового жирного кота Степана. Однако собаку, о которой мечтал всегда, мама заводить не позволяла, руководствуясь самым распространенным родительским аргументом: «А кто с ней будет гулять?» Поэтому Лаки появился в моей жизни, когда я стал настолько самостоятельным, что маме уже нечего было возразить. Он прожил без двух месяцев четырнадцать лет. Для бультерьера это очень почтенный возраст. Выбрал бойцовую породу, потому что люблю уродов, настоящих мужиков. Например неизмеримо больше Алена Делона мне нравится Жан Габен. Лаки стал вторым бультерьером, завезенным в Советский Союз.
