Юная служанка пастора Глюка, соломенная вдова пропавшего трубача драгунского полка, устраивалась как умела, делая то, что доступно женщине в условиях войны: искала сиюминутных покровителей, среди которых оказался некий русский унтер-офицер. Затем судьба перенесла Марту Крузе на новую клетку доски, в новую шахматную комбинацию. Пастор Глюк отправился к Шереметеву просить милости для четырехсот захваченных в плен жителей Мариенбурга. Отправился честь по чести, в сопровождении слуг, среди которых оказалась и Марта. Шереметев поригожую девицу приметил — и оставил при себе. Однако наслаждался ее обществом недолго.
Через несколько месяцев на Марту положил глаз сановник рангом выше — князь Меншиков. Как ни протестовал фельдмаршал — а дело дошло до крупной ссоры с всесильным соперником, та перекочевала в постель фаворита российского царя. Впрочем, есть иная версия: якобы сначала Марта перешла под покровительство драгунского полковника Баура — именно в его доме и привлекла внимание заехавшего в гости Светлейшего. Александр Данилыч, мол, страдал от недостатка уюта и увидел в Марте спасительницу, которая наладит его быт. Женскую привлекательность князь также оценил, а потому пообещал сделать «все посильное, дабы стать ей другом», добавив, что «слишком уважает ее, чтобы не дать ей возможности получить свою долю чести и хорошей судьбы».
Далее история повторилась уже на новом, наивысшем витке. В 1703 году царь Петр следовал из Петербурга в Ливонию. По пути остановился у Меншикова. Среди прислуживавших за столом приметил Марту. Спросил фаворита, кто и откуда. Затем сообщил, что находит ее умной, и велел нынче перед сном отнести в его комнату свечу. Меншиков кивнул — возразить патрону не посмел. Утром кесарь уехал, напоследок сунув девке в руку дукат. Через несколько месяцев царь снова навестил фаворита и за ужином вдруг вспомнил о молодке, услужившей ему в прошлый визит, велел ее позвать. Марта вошла — и внезапно Петр явно смутился... До конца трапезы он был молчалив и задумчив. В сумерках по обычаю Марта поднесла ему рюмку водки. И тут царь молвил: «Кажется, мы оба смущены, но думаю, разберемся этой ночью, — повернулся к Меншикову и добавил: — Я забираю ее с собой». И забрал. Во дворец. Как оказалось — навсегда.
Марта умела быть незаметной — и стать необходимой. По-видимому, она обладала поразительной интуицией, без которой долго оставаться рядом с импульсивным, непредсказуемым Петром было невозможно. Кое-что в ней напоминало Анну Монс в лучшие годы — легкость, простота, умение веселиться. При этом, в отличие от Анны, новая любовница царя не стремилась распоряжаться своим статусом. Просто была там, где следовало быть, и тогда, когда в ней нуждались. Петр часто надолго уезжал, Марта спокойно его ждала. Ей и в голову не приходило ревновать своего Петрушу и выказывать недовольство его неуемным любвеобилием. Сама всю сознательную жизнь бывшая игрушкой, которую отбирали друг у друга, эта женщина знала свое место и к нынешнему своему положению относилась как к случайному везению. Далекоидущих планов не строила, требований не предъявляла, обижаться себе не позволяла. Впрочем, одним ангельским характером ее привлекательность для царя не исчерпывалась. Судя по всему, Марта обладала редкостной сексуальной притягательностью — притом что даже самые льстивые современники красавицей ее не считали. Дело, очевидно, в некоей жизненной и женской силе, которая безотчетно считывалась в каждом ее жесте. Невысокая, полная даже по меркам своего времени, с неправильными чертами лица, но выраженными статями — Марта неудержимо влекла своего венценосного любовника, и он неизменно возвращался к ней, даже будучи пресыщенным многочисленными любовными приключениями.
