— Значит, мне придется ее научить. Это не будет слишком сложно, я неплохо готовлю. А Нина все, что я говорю, схватывает с полуслова.
Одиннадцатого февраля 1917 года, через пять месяцев после первой встречи в музее, они с Ниной обвенчались. А спустя четыре года, в декабре 1921-го, покинули родную для обоих Москву на поезде, уходившем через Прибалтику в Берлин.
О том, что уезжают навсегда, оба старались не только не говорить, даже не думать. Слишком уж обреченно звучало это слово, слишком страшно было осознать: многое, что, казалось, невозможно оторвать от сердца, и в самом деле исчезает из их жизни навечно. И московские закаты, и родные улицы и лица, и Музей имени Александра III, и дом на углу Долгого переулка, ставший свидетелем первых упоительных дней их любви, и крошечная могилка трехлетнего сына Лоди, похороненного на одном из московских кладбищ... Хотелось думать, что они оставляют позади вовсе не родину, а лишь то тяжелое, опасное, чуждое, что вдруг стала источать такая, казалось бы, привычная им страна.
Официально отъезд Кандинского был командировкой, предпринятой с целью «установления связей с зарубежными деятелями искусств». Неофициально — завуалированным предложением властей мирно покинуть страну, в которой принципиально аполитичное искусство принципиально аполитичного Кандинского все больше становилось не ко двору. О том, что через двенадцать лет оно станет не ко двору и в Германии, в которую он теперь так страстно стремился, художник, разумеется, не мог и подумать.
Конфеты, портвейн, счастливое избавление от заштопанных носков, доставлявших ему почти физическую боль, новая изящная обувь, купленная в берлинском магазине, сияющий огнями вестибюль кинематографа, уморительный Чаплин в новой комедии, еще не дошедшей до СССР, зарумянившееся лицо Нины, кажется, впервые после смерти их сына выглядевшей по-настоящему беззаботной и счастливой... Ни о чем больше ему не хотелось размышлять в те предновогодние дни в немецкой столице. Будущее рисовалось вполне благополучным. Еще в Москве он получил сообщение, что директор недавно созданного художественного института Баухаус Вальтер Гропиус заявил о желании во что бы то ни стало заполучить Кандинского в ряды преподавателей. Это сулило комфортабельное жилье, приличное жалованье и мастерскую.
