Эту привычку прислушиваться не к смыслу слов, а к их звуку и тону он приобрел еще в далеком детстве. Смыслы были обманчивы, но звуки не лгали никогда. Домашние как могли скрывали от пятилетнего Васи семейный разлад, но голоса помимо воли выдавали их тайны. Похрустывание ломких льдинок в голосе матери Лидии Ивановны, вдруг срывающийся в хрип на половине неоконченной фразы голос отца Василия Сильвестровича... О том, что мать больше не живет с ними, Вася догадался не сразу. Еще несколько месяцев после официального развода жена управляющего одесской чайной фабрикой Лидия Кандинская, ставшая после второго замужества Кожевниковой, ежедневно приходила в дом оставленного супруга, чтобы уложить сына в кровать. Но вечно так продолжаться, конечно, не могло. Вопросов об исчезнувшей матери Вася старался не задавать. Слишком уж грустно было слушать уклончивые и преувеличенно спокойные отцовские ответы, похожие на шорох сухого песка.
Постепенно Вася привык к тому, что сказки, которые еще недавно читала на ночь мама, теперь читает ее сестра Елизавета Ивановна Тихеева, тетя Лиза, и именно она, а не мама рисует с ним в альбоме лошадок и садится к фортепиано, чтобы поиграть Васе его любимые музыкальные пьесы. Книжки, которые читала тетя Лиза, часто оказывались немецкими. Мать сестер Тихеевых была немкой, и они обе свободно говорили на ее родном языке. С раннего детства заговорил на нем и Вася, само собой, и не подозревавший тогда, что именно на немецком, а вовсе не на звучащих повсюду в Одессе русском, украинском или идише, ему суждено будет общаться едва ли не полжизни.
Закат догорел, и на смену нестойкому весеннему теплу пришла ночная прохлада. Зябко передернув плечами, Василий Васильевич закрыл окно. Прошло уже почти два года с начала войны, а ему все еще странно думать, что Германия, которую привык считать второй родиной и в которой прожил такие счастливые годы, стала вражеским лагерем, а люди, с которыми он дружит еще со времен «Синего всадника», оказались во вражеских окопах. Август Макке погиб осенью 1914-го, Франц Марк этой весной... Будь Кандинский чуть моложе и родись не в декабре 1866-го, а, допустим, в 1880-м, как Марк, он и сам, возможно, сейчас лежал бы где-то под пулями и стрелял бы в недавних приятелей.
