Открыла в гостинице текст и растерялась: что же мне со всем этим делать? А потом такое зло разобрало! Неужели я совсем бездарная? Выучила текст. Пришла на следующий день, и... вот чудо! Когда на меня надели платье, темный парик, когда зажглись юпитеры и вся площадка осветилась, я совершенно забыла, где камера, где кто стоит, выскочила на какой-то помост и сыграла. «А в вас есть что-то от Наташи Ростовой», — сказал Бондарчук.
И начались очень серьезные кинопробы. Перед последней съемкой Сергей Федорович сказал:
— Если сегодня хорошо сыграешь, данным мне правом режиссера утверждаю тебя.
— Но ведь меня должно утвердить целое Министерство культуры!
— Я буду настаивать.
На той последней пробе было беспокойно и еще стыдно. Это сцена, когда князь Андрей делает Наташе предложение: «Я прошу вас через год сделать мое счастие» — а мне надо заплакать. Перед пробой страшно волновалась: как же я буду плакать? На съемку пришел Смоктуновский. С ним у Сергея Федоровича были очень добрые отношения, он часто захаживал в павильон. И вот начинаю монолог: «Целый год! Нет, это ужасно, ужасно! Я умру, дожидаясь года». Чувствую, внутри все перегорело, ни единой слезинки из себя не выдавлю. Смотрю на Иннокентия Михайловича и вдруг замечаю: из его глаз катятся крупные слезы. Когда это увидела, тут же зарыдала сама. А ведь он даже не вошел в кадр, встал возле камеры и подыграл мне. Вот какое тогда было актерское братство!
Закончились кинопробы. Я вернулась в Ленинград, вскоре пришла телеграмма: «Поздравляем нашу Наташу». (Позже узнала, что на эту роль пробовались более трехсот молодых актрис.)
Сейчас, когда с той поры миновало несколько десятилетий, когда моя дочь Наташа давно перешагнула возраст толстовской героини, иногда задумываюсь: «А почему он выбрал именно меня?» Может, увидел во мне ту самую искренность, бесхитростность, доверчивость к миру, какие присущи Наташе? Но по правде — так и не знаю ответа. У него была идея, что Наташу должна играть совсем неизвестная артистка, чтобы зритель узнал и полюбил ее как Наташу. Естественно, в отношении меня он сомневался и волновался: ведь в то время роман читали и перечитывали все, у каждого сложилось свое представление о героине.
