Именно там, на больничной койке, то плавая в поту, то дрожа в ознобе, Микеле впервые отчетливо осознал, что жизнь может однажды покинуть его. Скупердяй д’Арпино сбудет бродячему старьевщику нищенские пожитки художника, а заодно и его недописанную картину. И ничего не останется в этом мире от Микеланджело из Караваджо...
Мысль эта была так невыносима, что он тут же поклялся самому себе, что, прежде чем это произойдет, вырвет у судьбы свою удачу. Во что бы то ни стало заставит этот надменный город и «ценителей», перед которыми так заискивает д’Арпино, говорить о себе! Он отбросит сомнения и пойдет своей дорогой, не заботясь о том, куда она его заведет. Эта жизнь до чертиков нравится ему! Нравится такой, какая есть, без украшательств и без купюр: с истекающими соком перезрелыми плодами, с орущими на площади торговками, пытающимися сбыть подгнивший товар, с острыми на язык мальчишками, которым сам черт не брат, постоянно норовящими стянуть что-нибудь с лотков, с девками, которые, поджидая клиентов, ради забавы дерут мальчишек за уши. И он будет писать эту жизнь такой, как любит! Не только фрукты, но и люди будут у него точно такими, какими он видит их каждый день. И пусть д’Арпино называет его дураком, а его работы безвкусицей. Пусть! Что ему терять? «Нет надежды, нет и страха», — этот девиз, как-то услышанный на римской улице, он твердил теперь каждый день.
...Караваджо поднял голову. Осколки неба из голубых стали серо-фиолетовыми, значит, вот-вот грянет гроза. И если уж он при свете солнца продрог в этом склепе до костей, что же будет, когда сверху хлынут потоки воды? Художник заставил себя встать и обошел камеру, отыскивая место повыше. Но тщетно — пол был ровным, как стол. Что ж, нет надежды, нет и страха. Вернувшись на прежнее место, он постарался поглубже зарыться в охапку соломы, валявшуюся тут, казалось, со дня постройки форта.
Неужели это он, дрожащий сейчас на гнилой соломе, всего несколько недель назад стоял посреди огромного зала Оратории перед великим магистром Мальтийского ордена Алофом де Виньякуром, а две сотни рыцарей, собравшихся на церемонию, внимали речи предводителя, в которой сообщалось, что сегодня братство госпитальеров приросло новым членом: в него торжественно принимается Микеланджело Меризи из Караваджо.
