Писал все те же овощи и фрукты. Но не такими, как их велел изображать д’Арпино, а какими видел их на «черной» кухне, где кормили учеников и подмастерьев: с битыми бочками и подвядшими листьями. Хозяина убедил, что так он быстрее набьет руку. И подозрительный д’Арпино попался — смотрел на его художества сквозь пальцы: «Пусть себе упражняется». В конце концов заказчики его мастерской — все как один благородные люди, разбирающиеся в высоком искусстве. Многие состоят в Академии Безрассудных, которой покровительствует сам папа. Так что такую мазню все равно не купят.
Иногда Микеле, впрочем, все же удавалось втайне от хозяина сбыть кое-что из написанного какому-нибудь лавочнику или кабатчику на площади Навона. Но чаще, отчаявшись продать очередное свое творение, он соскабливал его ножом и начинал новое. «Скоро мы будем есть фрукты прямо с твоих картин. И похоже, нас от этого может здорово пронести», — подшучивал Марио Миннити, один из подмастерьев синьора д’Арпино, умудряясь вовремя отскочить, когда Микеле пытался заехать ему по уху.
Единственным стоящим капиталом, который Микеланджело Меризи нажил в первые два года отчаянной борьбы за место под римским солнцем, была ватага таких же, как он, шумных, заносчивых и нередко хмельных молодцев, готовых друг за друга и в огонь и в воду, что, впрочем, не мешало им время от времени яростно ссориться и столь же яростно мириться. Онорио Лонги, Джулио Манчини, Орацио Джентилески, Просперо Орси, Антиведуто Грамматика. И конечно Марио, ставший его верным «оруженосцем» и всегда безропотно соглашавшийся позировать другу, коль скоро тому приходило в голову оживить свои «фруктовые» полотна человеческим лицом.
Эти-то верные друзья, для краткости прозвавшие Микеланджело Меризи просто Караваджо, и привезли бредящего приятеля в госпиталь Санта-Мария делла Консолационе, где он, вне всякого сомнения, без остатка истратил свою очередную «жизнь», полгода провалявшись с малярией, косившей римлян в тот год не хуже достопамятной миланской чумы. Палаты были переполнены изможденными страдальцами, среди которых Микеле, вполне возможно, и окончил бы свои земные дни. Но приор госпиталя Камилло Контрерас, бывавший у д’Арпино, узнал парня и велел перевести его из подвала, куда отправляли безнадежных больных, в чистую комнату, поближе к окну и солнцу, которое по утрам ложилось на лицо широкой теплой полосой, да вдобавок велел сиделкам ходить за ним получше.
