В начале июля 1823 года из захолустного Кишинева в шумную Одессу переводят Александра Пушкина. Числясь мелким канцелярским чиновником по ведомству иностранных дел, он не был обременен обязанностями и жизнь в Одессе повел вполне приятную: с утра купание, затем трубка и кофе, прогулка, за ней — обед в дружеской компании в ресторации Оттона, вечером опера. Довольно часто поэт обедал и у генерал-губернатора, «стол которого открыт был постоянно для всех служивших при нем». В распоряжении Пушкина оказалась и великолепная библиотека графа. И все бы ничего, если бы предметом очередного увлечения влюбчивого поэта не стала супруга Воронцова.
В конце октября графиня родила сына Семена, а в декабре, оживленная и нарядная, уже начала появляться в свете. Она любила веселье, охотно посещала театры и балы, слыла кокеткой и обожала кружить головы поклонникам. «С врожденным польским легкомыслием... желала она нравиться, и никто лучше ее в том не успевал, — свидетельствовал известный мемуарист Филипп Вигель. — Быстрый нежный взгляд ее миленьких глаз пронзал насквозь; улыбка ее уст, казалось, так и призывает поцелуи».
Пушкин был пленен. Все чаще в его черновиках мелькал профиль прелестной губернаторши, и как отмечали свидетели, «нельзя было графу не заметить его чувств». Воронцов хотя и привык к тому, что супруга вечно окружена сонмом поклонников, но пылкость поэта переходила разумные границы.
Необременительная опала в Одессе закончилась для Пушкина крайне неприятно. Виной всему оказалась саранча. В мае 1824 года полчища прожорливых насекомых оккупировали степи. Для сбора информации о размерах бедствия наместник мобилизовал всех чиновников, в том числе коллежского секретаря Александра Пушкина.
Распоряжение поэт проигнорировал и провел несколько дней в имении приятеля Добровольского, где отметил свое двадцатипятилетие, распивая венгерское и читая первую главу «Евгения Онегина». Вернувшись, предоставил в канцелярию губернатора издевательский рапорт, о котором тот, впрочем, в письме к дипломату Антону Фонтону отзывался вполне дружелюбно и даже с юмором: «Мой милый Фонтон, никогда не угадаете, что там было. Стихи, рапорт в стихах! Пушкин писал: «Саранча летела, летела и села. Сидела, сидела — все съела и вновь улетела». Три дня я не мог избавиться от этой глупости. Начнешь заниматься, а в ушах все время: летела, летела, все съела и вновь улетела».
