— Из нищеты его вытащил Федор Алексеевич Кони, пристроил к делу, сейчас уже и Краевскому пописывает...
— Малый дельный и не без таланта, далеко может пойти...
— Что хотите говорите, Виссарион Григорьевич, но такой натурализм в изящной литературе решительно недопустим.
— А чего вы хотите, Боткин? В углах аркадские элегии не пишут...
Далеко за полночь, уже в спальне, Дуня машинально ловила отголоски разговора, все еще несмолкавшего в гостиной. Было ясно, что сегодняшний гость зацепил панаевских друзей за живое. «Значит, станет бывать... Нужно быть с ним полюбезнее», — подумала Авдотья Яковлевна и поплотнее притворив дверь, легла в кровать.
Намерение свое она выполнила, неизменно с того дня встречая Некрасова уже не дежурной, а самой что ни на есть радушной улыбкой. Расспрашивала, слушала, кивала. А года полтора спустя Николай Алексеевич неожиданно объяснился в любви: «С того вечера... Помните? Когда я у вас свои «Углы» читал...» Взглянул исподлобья, будто взмахнул ножом. И она вдруг подумала, что в лице этого ярославского парня есть что-то обжигающе-восточное. То ли высокие скулы, то ли взгляд, похожий на кинжальный клинок.
Любовные откровения молодых авторов госпоже Панаевой были не в новинку. Намыкавшиеся в холодном, беспощадном Петербурге и обогретые радушием панаевского дома, нервные юноши с готовностью кидали к ногам хозяйки то единственное, что имели, — жар сердец и вдохновения. Иван Иванович на подобные эскапады смотрел сквозь пальцы. Что же поделаешь, коль скоро бог послал ему такую чудесную жену? Мало того что красива как ангел, еще и тактична, изящна, умна. Да и хозяйка преотличная! Как ей удается держать хлебосольный дом на те невеликие доходы, что остались Ивану Панаеву от отцовских богатств после десяти лет разгульной матушкиной жизни?
Уже во время их первого «медового» путешествия в Москву и Казанскую губернию все друзья Ивана Ивановича были Дуней очарованы: и Герцены, и Аксаковы, и Грановские, и все тот же Белинский. Что ж удивляться, что вокруг нее стаями увиваются поклонники? Право, он ни минуты не сомневается, что у Авдотьи Яковлевны всегда достанет ума и такта в случае чего поставить не в меру зарвавшихся воздыхателей на место.
Впрочем, были у снисходительности Ивана Ивановича и другие резоны, о которых жена тоже догадывалась. Как ни приветлив был устроенный ею дом, а все же, отпив в нем чаю, отужинав и почитав стихи, гости, случалось, на всю ночь уезжали туда, где их ждали совсем другие радости. И хотя адресаток этих поездок они называли между собою на испанский манер «доннами», кутежи, сопровождавшие путешествия, были вполне русскими. Наутро Ивана Ивановича домой приносили едва ли не замертво, и в его кабинете долго стоял винный дух, смешанный с запахом дешевых духов и еще чего-то неприятно сладкого...
