Настя прекрасно себя чувствовала в артистической атмосфере. Засыпала она поздно, часов в одиннадцать. Помню, прихожу домой — кухня полна гостей, ребенок не спит. Возмущаюсь:
— Маня, к какому режиму ты маленького ребенка приучаешь? Может, она актрисой и не будет. (В итоге Настя окончила ГИТИС.)
— А я хочу с ней пообщаться, — возражала Марина, которая вернулась из театра и соскучилась по дочке.
В принципе, споров, как воспитывать дочку, никогда не возникало. У нас с Настей с самого начала сложились хорошие отношения. Я ее полюбил как родную дочь. Настя не подозревала, что у нее есть родной отец, и называла меня папой. Я даже собирался ее удочерить, но не получилось: Женя не захотел от нее юридически отказаться.
Все это время я и не подозревал, что однокурсники весьма неоднозначно расценили мою женитьбу. Как-то встречаю старого приятеля и тот говорит: «Ну, ты же на Марине Голуб женился, чтобы московскую прописку получить». Мне стало смешно. Что за абсурд?! Да тогда получить прописку нашему брату-студенту не представляло труда. Оформлялся фиктивный брак с одной из поклонниц, игралась комсомольская свадьба, так что самый придирчивый проверяющий из ЗАГСа (а такие были!) ничего не мог заподозрить. И все — ты москвич!
Да и потом, такое ярмо на шею повесить молодому, красивому ради прописки?! Да еще имея сто шестьдесят рублей в кармане?
До четвертого курса у меня был практически один выходной. К концу недели буквально падал от усталости. В воскресенье мне выдавали коляску и я шел с Настей гулять в парк. Помню, в будни возвращаюсь после лекций домой, а меня ждут маленький ребенок, гора невыглаженных пеленок и грязная посуда. Ночью мы с Маней по очереди вставали к плачущей Насте, порой вовсе не спали, если болела, а утром надо бежать на лекции. Но мы каким-то чудом еще успевали и в ресторанчик с друзьями забежать, и в кино.
У нас с Маней даже случались «загулы» — могли полночи бродить по Москве и обсуждать театральные темы. У Мани была своеобразная манера вести беседу: вдруг остановится посреди тротуара и начинает представление — показывая что-то, смешно подпрыгивает и руками машет.
Я не замечал удивленных взглядов прохожих и не отрываясь смотрел на нее. Мне была необходима ее помощь в профессии. Порой одолевали приступы отчаяния: зачем поступил в театральный институт? Может, не надо этим заниматься? Маня эти приступы умело сбивала и вселяла в меня уверенность. Но порой чересчур давила, хотела сломать, переделать, а я не ломался.
Когда мы поженились, Марина была еще неизвестной актрисой. Она медленно шла наверх. Месяцами, годами... Блестяще выпустилась с дипломным спектаклем «Хелло, Долли», после показа ее приняли в труппу Театра имени Маяковского. На радостях она поехала отдыхать на море, а когда вернулась, ее как холодной водой из ушата обдали: «Вас не взяли». Кто? Почему? Ну как тут разберешься... Потом был чтецкий отдел Москонцерта, и только через несколько лет Марина попала в Театр миниатюр.
В 1987-м умирает Аркадий Райкин, и театр, в котором работала Маня, стал называться «Сатириконом». Его возглавил сын легендарного артиста. Стали репетировать какую-то пьесу. Маня была занята во втором составе. Она дружила с коллегой, которой Костя Райкин дал роль Смерти, и на репетиции стала той показывать, как надо играть. Когда вечером Маня мне это рассказала, я развел руками:
— Нельзя этого делать ни в коем случае!
— А что тут такого? У нее роль не получается, я просто подсказала.
Удивительно, она такая опытная и вдруг забыла прописную истину: театр — террариум единомышленников! Буквально через несколько дней против Марины затеяли интригу, потом разразился скандал и ее убрали из театра. У Мани срыв, шок от происходящего. Она ведь была ведущей актрисой и вдруг оказалась не у дел. Месяца два-три сидела без работы. На нее было невозможно смотреть без слез. Марине казалось, что жизнь кончилась.
Это были трудные времена. Вы спросите, как мы жили? Студент и актриса. Тогда актеров в сериалах не снимали, на телевидение не звали. Помогали родители, я получал стипендию, подрабатывал — разносил телеграммы. Вскоре Маня устроилась в театр «Шалом».