Меня так долго ломали в театре, так долго гнули, видимо, я уже треснул. Отвык от настоящей работы, а в кино, ко всему, еще особая манера. Слишком много сразу свалилось на мои хилые плечи. Я не привык носить столько счастья, носил всегда кое-что другое. Ну, посмотрим. Тарковский относится ко мне хорошо. Мы как-то притираемся друг к другу, находим общее. Парень он, конечно, очень талантливый, дано Богом. Мне с ним очень интересно».
Первой снимали самую трудную сцену Рублева с Бориской, которого играл Николай Бурляев, из последней новеллы фильма «Колокол». Бориска, колокольных дел мастер, падает в грязь, рыдает, его подхватывают крепкие руки Рублева, который утешает парня. Тарковский с Толей договорились, что если сцена выйдет хорошо, он будет сниматься дальше.
Брат писал мне: «Дела мои похожи на... Да ни на что они не похожи. Трудно безумно: все надо начинать сначала, всему учиться заново. Меня учили добиваться смысла, смысла во всем, а киноигра — это высшая, идеальная бессмыслица, чем живее, тем лучше. Надо жить, а не играть, это и легче, и труднее. Вчера посмотрел весь отснятый материал, сидел в просмотровом зале и был похож на комок нервов и жил. Посмотрел и понял: идет внутренняя ломка. Есть уже первые приемлемые, терпимые кусочки, но еще идут они неуверенно, зыбко.
Надо продолжать работать. Тарковский с Юсовым (оператор. — Прим. ред.) — выдающиеся люди, какой-то сгусток поисков и таланта... Если весь фильм отснимут так же, как снимают сейчас, да и я им еще если не подпорчу, фильм будет необыкновенным, сильным, гениальным. Порой завидую сам себе: судьба забросила меня в мир такого искусства, о котором даже не мечтал».
И еще: «Чуть освоился. Работать все равно трудно. Многому научился. Недавно посмотрели отснятый материал — финальную сцену с Бориской, это моя первая удача. Выдал я, наконец, сразу вздохнул свободнее, сразу стал работать увереннее. Но трудности еще впереди... Какой будет фильм, как сыграю роль в целом, никто не знает, полный мрак».
Поначалу Толя чувствовал себя неловко: неизвестный актер, а вокруг — мэтры, знаменитости. Брату необходим был близкий человек рядом, он вызвал меня, я приехал, счастливый, что могу его поддержать. Он все сомневался в своих возможностях, но Тарковский уже понял, что Солоницын — именно тот актер, который ему нужен. Потому что Толя относился к работе в кино как к монашескому послушанию.
В картине у Рублева, давшего обет молчания, голос потом должен звучать надтреснуто. Толя замолчал и даже перемотал себе горло шарфом, ходил так две недели. Тарковский пришел в ужас:
— Ты же мог навсегда потерять голос! Мы бы взяли дублера и все озвучили!
— Нет, Андрей Арсеньевич, я должен сделать это сам.
Вспоминаю, как позднее на озвучании «Сталкера», где Толя сыграл Писателя, во время работы над одним из эпизодов Андрей часа четыре гонял его, заставляя произнести фразу как нужно. Я присутствовал там, мне хотелось встать и выразить режиссеру свое негодование: ну разве можно актера мучить из-за двух-трех фраз?!
