Папа был старше мамы почти на пятнадцать лет. До встречи с ней он пережил личную драму. Мама рассказывала, как волновалась после свадьбы, понимая, что муж не спешит заводить детей. Однажды не выдержала и спросила: «Лева, у нас с вами все-таки будет ребенок?» — первое время они оставались на «вы».
Впрочем, тревожилась она зря: через год с небольшим после свадьбы родилась я. Тогда же Госкино откомандировало отца в Ереван поднимать армянскую анимацию: надо было создать с нуля национальную студию. Режиссер Валентин Подпомогов вспоминал, как в 1940 году шестнадцатилетним мальчишкой пытался от безденежья устроиться туда подмастерьем.
Ему предложили что-нибудь нарисовать, но от волнения ничего не получилось. Понурясь, Валентин отправился восвояси. Папа, куривший у дверей, неожиданно окликнул: «Эй, парень, приходи завтра с утра, будешь у нас работать». Льву Константиновичу бросилось в глаза, что мальчик босой, и он его пожалел. Годы спустя маститый дядя Валя, бывая в Москве, обязательно заходил в гости с бочонком домашнего коньяка.
Тогда же, в 1940-м, мама со мной поехала к папе погостить и задержалась в Армении на все годы войны. Отца призвали оборонять границу, его саперная часть стояла неподалеку от Ленинакана. Мама перебралась поближе к мужу, получила немного земли, чтобы можно было как-то прокормиться. Помню, как тяжело ей было носить мешки с выращенной картошкой, и я, стараясь помочь, таскала лопату.
Мы поселились в глиняной мазанке, где вольготнее всего чувствовали себя крысы. По ночам мама просыпалась каждые полчаса, чтобы проверить детскую кроватку. Хрупкая, избалованная обожанием папы двадцатилетняя девочка, сцепив зубы, билась за жизнь, за семью, за мужа, в возвращение которого свято верила. Отец, кстати, никогда не рассказывал о фронте. Мы с сестрой лишь раз пристали с расспросами, он ответил: «Из моей роты в живых осталось только трое. Это и есть война».
В 1944 году папу демобилизовали. Мы вернулись в Ереван. Начались съемки первой цветной армянской сказки «Волшебный ковер». А потом у меня появилась младшая сестра Анюта. Папа был счастлив — он дома со своими любимыми девочками, а я страшно важничала от своей роли старшей сестры.
Наконец Лев Константинович выполнил свою миссию, и его отозвали в Москву. Но связи с Арменией он никогда не терял, сам там часто бывал и приезжающих оттуда друзей у себя принимал. Мы поселились все в той же коммуналке неподалеку от Трубной площади. До революции в доме располагался склад бакалейной лавки — окна были чуть выше земли, отапливалась квартира дровами, вода в морозы замерзала. Нас с Анютой в шутку называли «дети подземелья».
