С Ильей Куликом познакомилась в гостях у Татьяны Анатольевны, он был ее учеником и в свои двадцать лет уже чемпионом мира среди юниоров и чемпионом Европы среди взрослых. Мы сразу понравились друг другу, срослось все моментально. Тарасова даже заволновалась в какой-то момент: наш бурный роман не вписывался в план их тренировок. Илья уезжал в США, ему нужно было кататься день и ночь и думать не о любви, а о приближающейся Олимпиаде.
Сначала я просто к нему летала. Однажды приснился вещий сон. Будто иду домой с работы, и меня останавливают около Выхинского рынка:
— Ты в ведомости расписалась за Олимпиаду? За гонорар в долларах?
— Я же не каталась. Просто рядом была.
— Неважно, тебе тоже причитается.
Расписываюсь — сумма сумасшедшая. Тут же подсовывают еще одну ведомость, где неменьший гонорар уже в рублях. И я просыпаюсь. После этого сказала Илье: «Ты выиграешь Олимпийские игры. Не могу объяснить почему, но точно знаю». Он засмеялся. Но сон сбылся, и деньги действительно посыпались огромные. А у нас была договоренность: если Илья не выиграет, мы останемся в Москве, а если выиграет — вместе уедем в Америку.
Пошла к Галине Борисовне, рассказала о своих планах. Она ахнула: «Ты сошла с ума! Что будешь делать в этой Америке? Дома сидеть?» Но отговаривать меня было бесполезно. Любовь вскружила голову, лишила разума. Волчек это поняла и отпустила. Впрочем, от театра я окончательно не оторвалась. Когда Илья уезжал на сборы или в туры, я периодически прилетала в Москву. Бывало, звонил кто-нибудь из наших актрис: «Завтра за меня не сыграешь? Сама не смогу. Съемка». И я играла — с разрешения завтруппой.
В деньгах мы не нуждались, и я тратила их не считая. Помню, купила на весь дом занавески за тридцать тысяч долларов. Он был шикарный, трехэтажный, купленный в кредит. Впрочем, меня этот шик не очень радовал.
В Америке провела полтора года, и все это время чувствовала себя одиноко и неуютно: как и предсказывала Галина Борисовна, не находила себе дела. Илья пытался привлечь к постановке номеров, но никакого восторга я от этого не испытывала. И тренером становиться не хотела — уже полностью переключилась на другую профессию.
Брак мы так и не зарегистрировали и в какой-то момент решили расстаться. Странно, но боли я не испытывала, хотя очень любила Илью. Знала — так лучше для обоих. Каждый должен заниматься своим делом. Неизвестность не пугала, хотя я вернулась в Москву фактически безработной и без копейки. Из гонораров олимпийского чемпиона не взяла ни цента. Илья, правда, вручил банковский чек, но в России грянул дефолт, банк лопнул и деньги пропали. Помню, пришла в Москве на рынок, в кармане — один доллар восемьдесят пять центов. Мелочь не приняли, а доллар я обменяла. Получила рублей двадцать с чем-то и потом долго стояла и думала, какой хлеб могу себе позволить. А над рынком неслась знаменитая песня Глории Гейнор I Will Survive (можно перевести как «Я все преодолею») — и в этом было что-то безумно символичное.
