Крючкотворство интересовало Гарри не более основ коммерции, а потому учился он спустя рукава. Невысокого близорукого юношу в чрезмерно длинном сюртуке, выглядевшего крайне нелепо, товарищи считали чванливым занудой и прозвали «очкастой лисой» — трактирных пирушек с беседами по душам он обычно сторонился. Пожалуй, именно тогда оформилась поразительная противоречивость натуры Гейне. Всю жизнь ему будут свойственны полярные черты: сегодня он — мятущийся романтик, завтра — саркастичный циник, то затравленный тихоня-скромник, то едкий памфлетист. Эта непредсказуемость обескураживала не только знакомых, но и его самого, и повлекла за собой немало крутых поворотов судьбы.
Зимой 1820 года Гейне перебрался из Бонна в Гёттинген, чтобы продолжить изучение юриспруденции. Город, знаменитый своим университетом имени Георга-Августа, предстал серым и старчески умным, «доверху набитым адвокатами, диссертациями, танцевальными залами, прачками, жареными голубями, орденами, чубуками, надворными советниками». Ему совсем здесь не нравилось. Студенты — слишком надоедливы, профессора — чересчур педантичны, и старогерманский эпос не в чести.
Гейне предпринял очередную попытку опубликовать свои стихи у известного издателя Брокгауза, но тот не заинтересовался. Раздраженный отказом, Гарри за обедом в харчевне «Английский двор» из-за какой-то ерунды сцепился со студентом Вильгельмом Вибелем и вызвал его на дуэль. Секундантов нашли тут же, но поединок не состоялся: проведавший о ссоре проректор посадил обоих под домашний арест. Замять дело не удалось, вмешался куратор, и Гейне на полгода исключили.
Из Гёттингена он подался в Берлин. В столичном университете увлекся языкознанием, греческими классиками и «Песнью о Нибелунгах». Гарри поздно ложился — и так же поздно вставал. Обедал в трактире, пил кофе с безе, затем шел на занятия. А после очередной лекции Гегеля, ставшего его кумиром, — в какой-нибудь из многочисленных кружков-салонов, где говорили о музыке, литературе и театре.
С особым удовольствием Гейне посещал особняк дипломата, театрального критика и великого сплетника Варнгагена фон Энзе. В салон его жены Рахель — дамы, обладавшей редким интеллектом, остроумием и вкусом, Гарри попал благодаря рекомендательному письму и поначалу внимания к себе не привлек. Но как-то решился прочесть пару своих стихов — и его впервые оценили по достоинству. Рахель стала одной из самых горячих поклонниц и покровительницей молодого поэта. Гейне носил галстук с надписью «Я принадлежу госпоже Варнгаген» и утверждал, что она знает и понимает его лучше всех. О нет, между ними не возникло романа, Гарри увлекся родственницей супруги дипломата Фридерикой Роберт, посвящая ей стихи и прозу. Привечала его и баронесса фон Гогенгаузен, в салоне которой Гейне объявили немецким преемником и наследником Байрона. Причем в этом убеждении так утвердились, что Генриху всерьез пришлось отрицать свое родство с английским лордом.