— Ваня, ну как так можно? Постиранную майку лапаешь грязными руками!
Дед в ответ не ворчливо, а весело:
— Ну, давай из-за этого через пятьдесят лет совместной жизни разведемся!
А как смешно бабуля рассказывала о ЧП в доме отдыха «Руза», когда дед стал самым активным тушителем пожара: «По вечерам подавляющая часть отдыхающих собиралась в холле — смотреть кино. Однажды телевизор с громким чпоком погас и задымился, загорелась проводка. Ваня вскакивает, хватает стоящую у входа в холл высокую, в половину человеческого роста фарфоровую пепельницу и несется с ней в номер, — вспоминала бабушка. — Ставит под душ, чтобы набрать воды — тот не работает. Пытается всунуть пепельницу в раковину — не влезает. Выбегает с фарфоровой «дурой» на улицу — и к кранам для полива. Те слишком близко от земли. Несколько раз обежал корпус снаружи, пока не нашел подходящий. Налил воды и, обнимая двухпудовую посудину, посеменил в холл. Пожар к тому времени давно потушили: народ метнулся по номерам, притащил воду в чайниках, бутылках — и залил огонь. Появление Рыжова встретили смехом и аплодисментами».
Историю про то, как маму принесли из роддома, я слышал много раз — и от дедушки, и от бабули. Они прожили вместе восемь лет, а детей все не было. Когда Нина наконец забеременела, дед чувствовал себя на седьмом небе от счастья. А потом все девять месяцев переживал, доносит ли жена дитя без проблем, как пройдут роды, окажется ли в достатке молока. Слава богу, все прошло хорошо. Дедуля забрал своих девчонок из роддома, привез домой — в семиметровую комнату в коммуналке на улице Чехова. Там новоявленные родители положили дочку в корзинку, сели с обеих сторон на табуретки и стали смотреть не отрываясь. В головах у обоих — вопрос: «Если заплачет — что делать?!» Тут младенец просыпается и чихает. Нина с Иваном в ужасе подхватываются с табуреток: «Таня чихнула, наверное простудилась! А если какой-то вирус поймала? Это опасно! Что делать?!» Хорошо, в соседних комнатах жили более опытные матери. Пришли, успокоили, показали, как чистить нос и ушки, как пеленать и купать.
Татьяна: В пятидесятые годы фильмов почти не снималось, и актеры, в том числе папа, много работали на дубляже иностранных картин. В ожидании своего выхода к микрофону народ сидел в маленькой комнатке, которую незатейливо прозвали «брехаловкой». Женщины вязали и делились рецептами, мужчины травили байки и анекдоты. А папа рассказывал только про дочку: как спала, как потянулась, как покакала. В конце концов кто-то из коллег насмешливо поинтересовался: «Вань, а у тебя молоко-то появилось?»
В детстве я часто и подолгу болела, и всякий раз папа сходил с ума. Даже температура тридцать семь и один и насморк воспринимались им как признак смертельного недуга. Слава богу, у мамы со временем появилось здравомыслие и она приводила его в чувство: «Так, вот только паники не надо! Возьми себя в руки! Вань, ну нет ребенка, который бы не болел!»
А уж если кому-то из близких грозила реальная опасность — тут Ивана Петровича было не удержать. Однажды по дороге из школы ко мне привязались какие-то парни. Я пустилась бежать и влетела в квартиру абсолютно взмыленная, чем насмерть перепугала папу: «Что с тобой?! Тебя обидели?!» Рассказала, что случилось. Вместе вышли на лестничную площадку, из окна которой открывался вид на подъезд. «Они? — спросил отец, указывая на троих парней, тусовавшихся рядом с входной дверью. Я кивнула. — Иди домой, скоро буду». Вернулся в испачканной рубашке и порванных брюках: «Все, Танюшка, можешь больше не бояться. Я им хорошенько накостылял, станут обходить тебя за три версты».
