Вскоре Гоголь нашел себе место получше — адъюнкт-профессора истории в столичном университете. Как такое могло случиться — загадка! Он ведь не имел никакого образования за исключением гимназии в Нежине. К первой лекции, впрочем, основательно подготовился, выписав из книг некоторые факты, поэтически их осмыслив и сочинив вдохновенное эссе «О характере истории Средних веков». Лекция имела большой успех и заканчивалась словами: «На первый раз я старался, господа, показать вам только главный характер истории Средних веков; в следующий же раз мы примемся за самые факты и должны будем вооружиться для этого анатомическим ножом».
С этим, увы, ничего не вышло. Препарировать анатомическим ножом Гоголю оказалось нечего — фактов не хватало. Иван Тургенев, в ту пору студент, вспоминал: «Мы все были убеждены (и едва ли мы ошибались), что он ничего не смыслит в истории». Кончилось же его преподавание все тем же старым добрым черным шелковым платком. Опасаясь разоблачения со стороны настоящих профессоров, Гоголь не решался в их присутствии принимать экзамены у подопечных и всякий раз, когда приходило время, заболевал флюсом и терял способность разговаривать. В конце концов пришлось подать в отставку, и с тех пор Гоголь никогда уже нигде не служил.
Интересно, что пока он оставался в университете, в письмах образованным знакомым неизменно именовал себя профессором, опуская прибавку «адъюнкт» (то есть помощник, ассистент). Зато где-нибудь в дороге, подальше от Петербурга, Николай Васильевич называл свою должность полностью. Безупречное чутье на слово подсказывало, что для неискушенного уха «адъюнкт» прозвучит примерно как «адъютант». И правда, таинственному адъюнкту не приходилось ни дожидаться лошадей у станционных смотрителей, ни платить в трактирах. В общем, чистый «Ревизор». И хотя общеизвестно, что сюжет пьесы Гоголю подарил Пушкин, вполне возможно, что Николай Васильевич и сам бы отлично справился...
В 1836 году случилась громкая премьера «Ревизора», чиновный Петербург был фраппирован, разночинный рукоплескал. Император Николай заметил: «Тут всем досталось, а больше всего мне». В его словах не сквозило осуждение, но Гоголь испугался и снова уехал за границу, на сей раз надолго. Поколесив по Европе, осел в Риме. Об Италии, живя там, почти не писал — сочинял «Мертвые души» о губернском городе N. Как когда-то в Петербурге писал о Диканьке и Миргороде. «Натурой» Гоголь по-прежнему интересовался куда меньше, чем плодами собственной фантазии.
