Дикий ужас, что псевдоним не поможет, что его авторство как-то откроется, гнал Гоголя как можно дальше от России. Денег хватило до пряничного Любека. Там Николай наконец опомнился и задумался о том, как теперь объясняться с матушкой за растрату. Наспех придумал версию, которая, по его мнению, могла бы разжалобить мадам Гоголь-Яновскую. Изложил ее в письме красноречивыми намеками: «Дражайшая маминька! Нет, это не любовь была. <...> В порыве бешенства и ужаснейших душевных терзаний я жаждал... упиться одним только взглядом. <...> Но, ради бога, не спрашивайте ее имени. Она слишком высока, высока». Впрочем, его нервы были еще сильно не в порядке, так что уже на другой день о своей псевдолюбви к высокородной даме Николай начисто забыл и выдал новую, на сей раз медицинскую версию: мол, уехал в Любек лечиться водами от загадочной сыпи на лице и руках. Сопоставив две эти версии, мать, конечно, решила, что Николай заразился нехорошей болезнью. То есть вышло даже хуже, чем если бы рассказал правду. Впрочем, он не слишком высоко оценивал интеллект Марии Ивановны — при всем внешнем сыновнем почтении. И правду матери вообще сообщал редко, ее фантастическому характеру она плохо подходила. Недаром через несколько лет, когда Гоголь стал известным писателем, мать так и не смогла взять в толк, чем именно он прославился, и рассказывала всякому встречному, что сын изобрел пароход, телеграф и железную дорогу.
Надо признаться, и супруг Марии Ивановны был ей под стать... Сама история знакомства родителей Николая поразительна. Василий Афанасьевич Гоголь-Яновский, будучи четырнадцати лет от роду, увидел как-то раз во сне новорожденного младенца женского полу. Проснувшись, юноша решил: это неспроста и приснившаяся девочка — его суженая. Прошло более полугода, но свой сон Василий не забыл и в гостях у соседей, помещиков Косяровских, каким-то образом узнал ту новорожденную в семимесячной хозяйской дочери Маше. С тех пор постоянно приезжал к Косяровским, играл с маленькой Машей в куклы и воспитывал ее на свой лад (многие потом отмечали, что оба супруга были в равной степени подвержены суевериям, умели видеть предзнаменования в самых обыденных явлениях, а черта боялись и поминали гораздо чаще, чем Бога). И вот едва Маше исполнилось четырнадцать, Василий Афанасьевич стал требовать свадьбы. Несмотря на молодость невесты, ее за него отдали. После чего Мария Ивановна, явно слишком рано вступившая во взрослую жизнь, одного за другим рожала мертвых младенцев. Николай, появившийся на свет весной 1809 года, был первым из ее детей, кто выжил.
