Для сравнения: бывший Центральный детский театр, а ныне РАМТ, праздновал столетие Валентины Сперантовой. Худрук Алексей Бородин чтит память актеров, ставших историей театра. Никому в РАМТе не мешает и портрет Олега Ефремова, лишь несколько лет прослужившего в Центральном детском театре. Вся жизнь Князевой прошла в стенах ТЮЗа, но там не нашлось уголка, чтобы сохранить о ней память!
Стыдно. Все выскребли, выкинули. Это безбожно, не по-людски. Дерево, не имеющее корней, недолговечно.
Когда Генриетту Яновскую и ее мужа Каму Гинкаса выдавили из Ленинграда и они оказались в Москве, единственный, кто протянул им руку помощи, был Павел Хомский, уже служивший в Театре Моссовета. Он дал Гинкасу поставить на основной сцене «Гедду Габлер», а Яновской — «Вдовий пароход». Ни в одном интервью, ни разу эти люди не вспомнили моего мужа!
Потом они пришли в наш ТЮЗ и перекрасили его в сине-черный цвет. В буквальном смысле! Пироги с чаем, ребята из детдомов — все это осталось в прошлом...
Правда, мне сказали, что Яновская была на прощании с Павлом Осиповичем. «Наташа, она приходила на панихиду», — передали мне. Не заметила, но справедливости ради — я тогда не видела никого и ничего... Однако если Яновская все-таки пришла, значит, она еще живой человек. Ее желание проститься с Хомским отозвалось во мне теплом и благодарностью.
«Ты сентиментальная дурочка! — сказала мне подруга-актриса. — Что ей стоит дойти от ТЮЗа до «Моссовета»? Два шага!» Пусть даже так, но мое сердце смягчилось. Генриетта Наумовна уже немолода, говорят, плохо видит. Кто знает, может, с годами ей что-то новое открылось об истинных жизненных ценностях?
Пренебрежение театральными традициями и историей, неуважение к актерам кажется диким, ведь я видела совершенно иной подход к руководству театром. В Театре Моссовета над многими гримерными висят мемориальные таблички: тут сидела Любовь Орлова, а там — Георгий Жженов... А какой любовью и теплом окружили моего мужа артисты в день его девяностолетнего юбилея! Ирочка Климова пела: «Виват, король! Виват!» Все подхватывали. После этого празднования ему оставалось жить ровно год и пять месяцев...
Хомский был самодостаточным человеком, как сказала художник по костюмам Вита Севрюкова, работавшая с Павлом Осиповичем: «Никогда ни под кого не прогибался». Ни под моду, ни под начальство. И занятую им в театральном мире нишу держал неприкосновенной. Спектакли возмутителя спокойствия Виктюка шли на большой сцене «Моссовета». Но однажды Роман предложил пьесу и для малой. Хомский ее не пропустил. Сказал: «Это в моем театре идти не будет. Такого уровня постановки сюда больше не приноси». Режиссеры расстались в хороших отношениях, но спектакль не пошел...
