«Какая нелепость эта война, — грустно заметил Ренуар перед разлукой, — только безумцы воображают, что несчастья случаются с другими».
Телеграммы о том, что Пьер ранен, а Жана лягнула лошадь, пришли в Кань одна за другой. Алина кинулась по госпиталям. Старший вскоре демобилизовался, а средний ее мальчик в начале 1915 года вновь отправился на фронт в чине младшего лейтенанта батальона альпийских егерей. В апреле его подстрелили. Стараясь не тревожить родителей, Жан шутливо писал: единственное, чем грозит ранение, — скованность при ходьбе, которая только добавит офицерского шика. Но мадам Ренуар было не до смеха, и она немедленно выехала к сыну в Жерармер.
Положение Жана оказалось незавидным. Начиналась гангрена, врачи настаивали на ампутации, но Алина так умоляла пожалеть ее мальчика, что операцию заменили консервативным лечением. Хромал Жан до конца жизни. Убедившись, что сыну ничего не угрожает, мать вернулась в Ниццу совершенно без сил и тут же слегла. Уже несколько месяцев женщина чувствовала недомогание, даже обращалась к докторам тайком от мужа.
Ренуар неотлучно дежурил у постели жены. Когда началась агония, навсегда прощаясь с той, с которой прожил бок о бок тридцать три года, поцеловал Алину в лоб и велел отвезти его в мастерскую, где на мольберте стоял холст с неоконченным букетом роз. Ничего не видя сквозь слезы, он яростно наносил мазки.
Пятидесятишестилетняя мадам Ренуар скончалась от сахарного диабета. О смерти матери Жан узнал от жены брата. Вера Сержин приехала к нему в госпиталь, поразив выздоравливающих юбкой, едва прикрывавшей колени, и короткой стрижкой. Получить пропуск в прифронтовой город ей помогла слава известной артистки.
После войны Жан вернулся в «Колетт». Однажды, привычно поднимаясь по узкой кривой тропке к дому, он нагнал галдящую группу американских туристов.
«Это дорога к месье Ренуару? — кинулись к Жану гуляющие. В ответ на его удивленный взгляд пояснили: — Мы спросили привратника отеля, какие поблизости есть достопримечательности. Он посоветовал посетить мастерскую знаменитого художника. Правда, что этот паралитик еще пишет картины?»
Когда-то Огюст отказался благоустраивать дорожку, ведущую к усадьбе, рассудив так: те, кто его любит, как-нибудь уж взберутся на холм. Двери виллы и впрямь не закрывались. Самыми дорогими друзьями в семье считали Сезаннов и родню брата Эдуарда Мане. По субботам гостей, о приближении которых веселым лаем предупреждал пес Заза, ожидало традиционное тушеное мясо с овощами, приготовленное Большой Луизой.
