Надежда Ивановна обвела глазами просторную застекленную веранду, в которой уже густели сумерки, прислушалась к тихому уютному поскрипыванию деревянного дома. Как же здесь спокойно! Будто и не кипит совсем близко Гражданская война, не ломается мир вокруг. Бог знает, на сколько времени она теперь уедет в Питер. Андреева, ставшая там при большевиках комиссаром театров и зрелищ, строит грандиозные планы по созданию нового революционного театра, художественное руководство которым поручено самому Блоку.
Александр Александрович просил приехать побыстрее: скоро открытие, премьера «Дон Карлоса». И все же когда Коровин предложил ей съездить в Охотино, Надежда Ивановна решила во что бы то ни стало выкроить несколько дней. Слишком уж редко в последние неспокойные годы выпадала им радость побыть вдвоем. И вот теперь тоскливое предчувствие острой иглой вдруг пронзило сердце: а не в последний ли раз она тут? И не в последний ли раз видится с Костей?
Впервые сюда, во Владимирскую губернию, на берега Нерли, Константин Алексеевич привез ее на самой заре их знакомства, весной 1908-го. Портрет, позировать для которого Надя исправно ходила в мастерскую художника на Балчуге, к тому времени был давно закончен. Но обычай видеться едва ли не ежедневно незаметно стал для обоих необходим как воздух: вроде не замечаешь его, а не вдохнешь раз-другой — и в глазах темнеет.
Странное это было чувство: ощущать, как сердце твое крепко держит в руках человек, так разительно не похожий на тебя, да еще и годящийся тебе в отцы. Над революционными идеалами Наденьки и ее кумирами в лице Горького и Андреевой Коровин подсмеивался: «Революционер... Буревестник... А барсука у меня в Охотине испугался. Не хотел с ним в одной комнате спать ложиться. А барсук-то — ручной...» Да и над репертуаром обожаемого Надей Художественного театра подтрунивал не меньше:
— Ну что это за пьесы такие? Все дачки какие-то с палисадничками. Я же в театр прихожу не чай пить. То ли дело у нас в Большом. Вот там страсти.
— Да что же это вы, Константин Алексеевич, всерьез ли, в самом деле? — надувала она губки. А он только прятал улыбку в усы.
