«Вербного херувимчика», как окрестили Есенина за слащавую внешность, определили в пару к корректорше Марии Мешковой. Та дружила с Изрядновыми и рассказала им, что Сергей, оказывается, балуется стихами, она даже показывала его вирши брату Коле — настоящему литератору, недавно выпустившему первую книжку. Николай постановил: техникой автор владеет недостаточно, но бесспорно талантлив.
«Вот только в работе с ним никакого сладу, — жаловалась Маша. — Считываем один из томов Сенкевича, так не дает править корректуру! Все торопит: скорей да скорей. Хочет узнать, что будет с героями. А едва дочитав гранки, бежит в наборное отделение торопить со следующими!»
«Экий ретивый!» — подумала Аня. Но она Есенина понимала, у самой дух захватывало, когда сверяла сочинения Льва Толстого по размашистому почерку рукописи. Сергей ее отчего-то заинтересовал. Хотя вел себя и правда довольно развязно. Вроде и улыбался застенчиво, но всюду настаивал, что поэт, каждому навязывал свои стихи. Многие в корректорской сразу его невзлюбили. А когда шел по фабричному коридору, со всех сторон — от грузчиков, наборщиков, переплетчиков — слышалось: «Сережа, привет», «Погоди, Сергей», «Есенин, на минуту!» Откуда он всем знаком, когда успел?
Уже потом Аня узнала, что устроили Сергея к Сытину через типографскую социал-демократическую группу — как «умелого и ловкого парня». Он распространял среди рабочих прокламации и другую нелегальщину. Оттого и попал в досье охранки и Изряднову за собой втащил.
Близкое знакомство завязалось уже через пару недель, когда сразу после смены Анна зашла в ближайшую мясную лавку на улице Щипок. В глубине мелькнула знакомая золотая голова: Есенин о чем-то спорил с приказчиком. Тот был сильно раздражен:
— Когда уже за ум возьмешься? Деньги пора зарабатывать, а у тебя одни стишки в голове! Пустое дело!
Заметив Аню, Сергей заметно смутился и представил своего собеседника — моложавого мужчину с лихо подкрученными усиками:
— Отец мой, Александр Никитич. Здесь, у купца Крылова, служит приказчиком.
Когда Анне Романовне отвесили полфунта ветчины, Есенин вызвался ее проводить. До Смоленского бульвара, где жили тогда Изрядновы, путь неблизкий, а попутчик не закрывал рта. Рассказал, что переехал в город в прошлом году — к отцу. Сам Александр Никитич еще в тринадцать лет был пристроен «мальчиком» в мясную лавку, так в Москве и прижился. Жену — мать Сережи Татьяну Федоровну — взял из своих, константиновских. Но работать продолжал в городе, а жить — в общежитии холостых приказчиков. Маме такое положение дел не нравилось, но что поделаешь: крестьянское дело у него совсем не ладится. Сейчас у родителей, тьфу-тьфу, мир.
«Когда я только приехал, — продолжал Есенин, — отец встречал самоваром с сахарной головой, даже грушу купил как маленькому. Потом пристроил к своему Крылову — конторщиком. Но не по мне сидеть в лавке! И в учительский институт идти не хочу. Вот с отцом и ругаемся».
