«И что у нас, актеров, за судьба такая? Сколько бы денег ни заработали, все равно умираем под забором», — сетовал Вертинский. В ответ Иван Мозжухин по привычке пытался шутить: «Пора, наверное, купить забор. Будем умирать, так хоть под своим собственным». Но шутка звучала как-то зловеще...
Теплым апрельским вечером 1916 года у доходного дома генерала Пестржецкого, числившегося под № 19 по Садовой-Кудринской улице, остановился автомобиль. Из него вышли две элегантные пары: мужчины в строгих вечерних костюмах, дамы в изящных туалетах. Весело переговариваясь, они направились к одному из подъездов.
Завидев их сквозь стеклянные двери, швейцар бросился было открывать, но кавалеры сами с шутливыми поклонами распахнули тяжелые створки перед спутницами, и ему осталось только склониться в почтительном поклоне. Впрочем, чаевые он все же получил: среднего роста, изящный сероглазый мужчина лет тридцати небрежно опустил в его карман блестящий полтинник и лихо козырнул, приложив кончики пальцев к полям шелкового цилиндра. Швейцар, мгновенно вытянувшись в струнку, так же лихо отдал честь. Все рассмеялись.
Проводив взглядом веселую компанию, швейцар вынул полтинник и, полюбовавшись на него, удовлетворенно крякнул. Щедр, ох щедр Иван Ильич, дай ему Бог здоровья. Сам весело живет и других радует. Никого с пустыми руками не оставит: ни посыльного, ни извозчика, ни горничную. Да и то сказать — денег у него куры не клюют. Как же, по всей России гремит. Почитай, по два раза за месяц афиши меняют: «Новая фильма Ивана Мозжухина!» Вот и нынче картина вышла — «Пиковая дама». Народ на нее просто валом валит. Да и братец вон с женою погостить приехали. Стало быть, радость двойная. И щедрость тоже.
Не только Иван Ильич, но и его спутники были швейцару знакомы. Мужчина — родной брат киноактера, оперный певец Александр Мозжухин, а дамы — их жены: пианистка Клео Карини и киноактриса Наталья Лисенко.
«Ну давай, Ванюша, показывай, как устроился!» — густой бас Александра гулко разнесся по просторной передней. Квартиру Иван нанял всего пару месяцев назад, накануне женитьбы, и она до сих пор казалась пустоватой и не до конца обжитой. Александр похлопал брата по плечу. «Ничего, ничего. Обживешься еще. Жена тебе наведет уют, — и махнув рукой в сторону большого дубового буфета, рассмеялся: — Вон и тарелками уже обзавелся. А помнишь, как раньше-то коньяк гостям в полоскательницу наливал да салаты обувной ложкою по бумажным листкам раскладывал?» Все опять расхохотались. Наталья скользнула на кухню дать распоряжения, Клео села к роялю, братья вышли на балкон. Музыка Чайковского струилась из-за неплотно закрытых дверей.
Иван раскурил сигару. Александр отказался: берег голос. Опершись на перила, несколько минут стояли молча. Знали, что думают об одном и том же. О чем всегда думали, встречаясь после долгой разлуки: о доме. Не об этом, модном, шестиэтажном, а о другом — деревянном, стоящем на берегу реки в окружении густого сада. В нем Саша Мозжухин когда-то впервые увидел младшего братишку, лицо которого теперь сияло в окружении электрических лампионов на сотнях афиш...
