Одним из первых начал их производить предприниматель Александр Ханжонков. Идей у него было хоть отбавляй: экранизация классики, исторические постановки, поучительные кинолубки. Одна беда — актеры с именами новой плебейской забавой брезговали, считали мелькание фигур на экране глупостью, к искусству отношения не имеющей. А вот вечно голодная молодежь из Лефортово подработать не отказывалась. Получаемая за день съемок трешка была неплохим подспорьем к театральному жалованью. Так что Иван не оставил съемки и перейдя в Московский драматический театр.
Конечно, все свершилось не сразу, в первые годы он нет-нет да и уезжал с труппой Заречного куда-нибудь в Батум или Вильно: подработать, побыть с Шуркой. Но с началом войны до России перестали доходить иностранные фильмы и спрос на отечественные ленты вырос мгновенно. В Москве как грибы плодились киностудии. Главным конкурентом Ханжонкова стал Иосиф Ермольев, выстроивший ателье у Брянского вокзала и пригласивший к себе молодого режиссера Якова Протазанова. Вскоре они сколотили хорошую труппу, соблазнив большими деньгами лучших актеров конкурирующих фирм. Впрочем, Иван ушел от Ханжонкова не за деньгами — от обиды: лучший друг и земляк Петр Чардынин взял на главную роль в новом фильме не его, а Николая Радина. Радину он тоже отомстил: увел жену — актрису, ставшую примой студии Ермольева.
Свадьбу отметили пышно, шампанское лилось рекой. Конечно, о том, что у Ивана есть сын, Наташа знала. Но между собой супруги об этом не говорили. Провинциальные сцены, дешевые гостиницы. И Ольга с Шуриком... Все это как-то разом осталось в прошлом. А в настоящем — гонорары, в десятки раз превышавшие театральные, автомобиль, пахнувший кожей, квартира на Садовом и слава, слава, слава, в чаду которой вспоминать о прошлом совсем неинтересно.
Поставленная Протазановым «Пиковая дама» с Мозжухиным прогремела на всю Россию. Двумя годами позже с таким же триумфом прошел «Отец Сергий». Приход новой власти ни интереса к кинематографу, ни славы его кумиров не уменьшил. Вот только пленку доставать становилось все труднее да свет по вечерам отключали все чаще и в синематографах приходилось ставить динамо-машины.
Вскоре после премьеры «Отца Сергия» вся ермольевская студия отправилась в Ялту, отдохнуть от революционной Москвы. Квартиру на Садовом решили за собой не оставлять, уезжали с несколькими чемоданами, небрежно брошенными на заднее сиденье автомобиля. А через несколько месяцев Крым взяли белые, связь с Москвой была потеряна. Еще год спустя кинематографию национализировало большевистское правительство.
«Каланчевская площадь, д. 7, кв. 2» — переписав адрес с конверта в записную книжку, Иван еще раз задумчиво посмотрел на лежащее перед ним письмо. Долго держал в руках фотокарточку худенького светловолосого подростка. Да, видно плохи у них дела. Не из тех Ольга женщин, что станут просить о помощи. И вот ведь написала. Сюда, в Германию, за тридевять земель.
Письма, подобные ее отчаянному посланию, приходили теперь к нему, когда-то славившемуся своей щедростью, сотнями: из советской России от старика-отца и братьев, от доведенных до отчаяния русских эмигрантов со всех концов света. И вот теперь от Ольги. Просьбы мешались с упреками: не ответил, забыл... Он хранил эти укоряющие листки, собираясь обязательно отписать, помочь. Но дни уходили за днями, а он молчал.
