Скоро Галя привыкла к этим полушутливым посвящениям и уже с нетерпением каждый раз ждала нового. У нее была такая книжечка, в которую она складывала все листочки с моими экспромтами. В общем, все вроде бы шло отлично, но однажды на репетиции я крепко поругался с Гончаровым. Андрей Александрович довольно эмоционально стал мне объяснять, что все делаю не так. А надо сказать, в ярости он был страшен — кричал так, что было слышно на всю округу. Я слушал, слушал — а потом просто развернулся и ушел с репетиции.
Помню, как Галка переживала, что из-за этого демарша меня снимут с роли. «Ты только молчи, — просила она. — Я тебя умоляю, ничего не отвечай ему!» Слава богу, все обошлось. После премьеры главный режиссер велел всем актерам, занятым в спектакле, собраться на сцене. Он ходил вдоль нашего ряда в модном твидовом пиджаке, благоухая дорогим одеколоном: «Ну что я могу сказать... Сегодня было уже на что-то похоже. И у Соколова наконец-то пошло... А он еще, видите ли, на меня обиделся!»
С тех пор я после каждого спектакля подвозил Галю до дома на своем маленьком «запорожце». Такая вот у нас появилась традиция: на сцене я дарю ей стихи, потом встречаю у служебного входа. Она долго снимает грим, я преданно жду... Галя прекрасно знала, как я к ней отношусь, думаю, она тоже что-то ко мне испытывала. Словом, мы оба все понимали, только я никак не мог собраться с духом и признаться. Довозил до дома и тут же уезжал — ведь ее ждал муж. Для меня так и осталось загадкой: почему он сам не встречал ее после спектаклей? В общем, я страдал, не знал, как сказать ей о своих чувствах, — естественно, так не могло долго продолжаться.
Помню, в тот вечер шел проливной дождь. Мы молча едем в машине, я кожей чувствую, как все вокруг наэлектризовано. Кажется, еще чуть-чуть — и мое признание в любви вырвется наружу. Вдруг даю по тормозам, резко останавливаюсь. Галя сидит сзади, я смотрю на нее в зеркальце и вижу, как она съежилась в комок в ожидании чего-то непоправимого. Ловлю ее испуганный взгляд и... пулей вылетаю из машины.
Хлещет дождь, я хватаюсь за «дворник» на стекле, делаю вид, что поправляю его, дергаю изо всех сил — и щетка остается у меня в руках. Чувствую, понемногу отпускает. «У-у-х», — делаю глубокий выдох, сажусь в машину и спокойно спрашиваю: «Ну что, поехали?» Галя молча кивает, и мы трогаемся. Вот такое объяснение в любви у меня получилось. Без слов...
Ольга Прокофьева тоже была занята в нашем спектакле. Она играла злую училку, которая на всех стучала директору. И, кстати, делала это так здорово, что я невольно из-за кулис стал на нее поглядывать. Все никак не мог понять: как это так? Очень улыбчивая милая девочка на сцене превращается в настоящую сучку! Пучок на голове затянет, глазки хищно сощурит, мне казалось, даже носик от злости у нее как-то удлинялся.
Скоро я стал ловить себя на мысли, что смотрю на Прокофьеву какими-то другими глазами. Да ведь она блестящая актриса! А какая остроумная! С Леной Мольченко, своей однокурсницей, Оля всем нам периодически устраивала «бесплатные концерты»: обе за словом в карман не лезли, только скажи что-нибудь — тут же в ответ пулеметная очередь. Помню их пикировки на репетициях: язычки у девчонок острые как бритва, и когда эти «бритвы» сходились, начиналась просто битва титанов!
