Мои родители после моего скоропалительного замужества с трудом скрывали растерянность. Зять-студент, который ничего не зарабатывает, к тому же, уже замечено, любит выпить, не мог их обрадовать. А жить нам, кроме как у нас на Краснопрудной, было негде. Мы еще не прочли Булгакова, но квартирный вопрос нас уже испортил. Потеснили родителей и брата, при этом у нас происходили всякие вечеринки и гости. С выпивкой, конечно. Моим все это быстро надоело, и пришлось нам с Геной выкатываться. Поселились в комнате его сестры Лены на «Маяковке», но и там задержались ненадолго. Писатель Виктор Некрасов в Москве обычно останавливался у Лунгиных, но однажды после вечеринки было уже слишком поздно, и он пошел к нам. Утром, помню, сбегала в «Пекин» принесла из кулинарии вкусной еды, чтобы прекрасного гостя потчевать завтраком, переходящим в обед, и мужчины посмеялись над моим усердием — на еду они с перепоя смотреть не могли.
Меж тем в коридоре висела красивая клетчатая куртка Некрасова, которую он только что привез из Америки, и соседка, майорша, сама в чине капитана, решила, что у нас иностранец. Таких вызывающе иностранных вещей в Москве не носили. Вызвав меня на кухню, капитанша сказала, чтоб в 24 часа мы освободили помещение. Я объясняла, что у нас знаменитый писатель Виктор Некрасов и это его куртка. Не подействовало. Не знала она такого писателя, а куртка действительно выглядела экзотично — только шпионы могли носить такие. Шпиономания была в самом разгаре. Вся страна мечтала обнаружить шпиона. Пока я общалась с соседкой, ничего не подозревающие Шпаликов и Некрасов мирно опохмелялись под разговоры про разночинцев. А с квартиры мы съехали.
…Вы спрашивали про «оттепель». Нас называли детьми ХХ съезда, и мы сами себя таковыми ощущали. После знаменитого доклада о разоблачении культа личности свобода слова казалась такой близкой, досягаемой, вот она уже — оковы сброшены… Уж мы-то не будем тем стадом баранов, при молчаливом пособничестве которых творились страшные злодеяния! ВГИК был очень политизирован.
В страну начали возвращаться эмигранты первой волны. Приехал Коля Двигубский, Коля-француз, как его все называли. Хорошо помню маму его. Поначалу, когда они только вернулись, она устроилась швеей куда-то в обычное ателье, но вскоре перешла в элитное. После шитья на французских женщин с непривычки долго не могла смириться с габаритами советских заказчиц... Коля был необычным, хорошо воспитанным, застенчивым даже. Он работал художником у Андрона Кончаловского на картине «Дворянское гнездо». Для французского эпизода в духе ретро Двигубский нарисовал роскошные платья. Андрон позвал нас ходить в этих нарядах, и мы все согласились, потому что платья были фантастические. 29 штук пошили! Я была в Питере, Лариса Шепитько приехала. Изображать французскую богему предполагалось в прекрасном дворце в пригороде Питера, к которому нас везли на машинах. Стоим с Ларисой уже на месте, все собрались, гримеры бегают, свет ставят. И тут все поняли, что Коли Двигубского нет. Его забыли! А он был самым нужным там человеком — всем, кроме Ларисы, которая все перемерила на «Мосфильме», нужно было подбирать костюмы. У меня было замечательное бархатное обтягивающее нечто с золотым воротником, в котором стояли свечки. Платья были в пол, и смотреть со стороны на нас, наверное, было уморительно. Помню, как Лариса в своем потрясающем кринолине потопала куда-то строевым шагом! Между нами и французскими дамами XIX века зияла пропасть. Не умели мы такое носить совсем. Андрон занимался в основном Беатой Тышкевич, и его мало волновали все остальные. Когда нас не смогли снять несколько дней подряд, нам все это надоело, и мы уехали. Тогда же снимали медленно, основательно, сейчас это за вечер слепили бы— подумаешь, эпизод.
Еще помню, что Коля-француз очень азартно играл в тихие игры вроде скрэббла, в слова. Коля считал, что хорошо знает русский. На самом деле с языком у него все обстояло плоховато. Но слушать его мне нравилось. Мы же тогда совсем дикими были. За границу никто не выезжал. В 1957 году, на VI Всемирном фестивале молодежи и студентов, мы впервые увидели живых иностранцев. Перепугались. Во ВГИКе репетировал английский джаз.