Так с восхищением говорят о человеке, который бросил курить: вы представляете, ни разу не сорвался! «А что?» — спрашивала я. — «Молчал». Подвиг разведчика. «А ты чего такая доверчивая? — спросил ее как-то отец. — Тебя что, никто не обманывал?» — «А кому, Вась?» Мама аж поперхнулась, когда в первый раз услышала эти реплики в «Калине красной» почти дословно.
Как мама терпела эти многолетние шукшинские туда-сюда, мне понять сложно. «Ну послала бы…» (это я). — «Посылала» (это она). — «Ну?!» Тяжкий вздох (в ее значении: «Вот дурочка, подрасти сначала»). — Молчание (мое, в значении: «Упаси Бог, подрасти-то»). Однажды, правда, Виктория Анатольевна в сердцах дала отцу пинка — да так, что юбка треснула по всему шву. Ей показалось, что он как-то неправильно передал ей деньги «на Катю». Вы думаете, Шукшин в тот вечер ушел? Мама при нем же, заливаясь слезами, зашивала свою любимую юбку! Виктория Анатольевна не была совсем уж безропотной овечкой. Казацкого в ней действительно сохранилось немало. И любить она умела!
Думаю, без потерь из этой истории не вышел никто. Включая обеих моих бабушек, которые души не чаяли в своих детях и больше всего хотели, чтобы как-то это уже… ну, хоть как-то разрешилось. «А вот в женщинах я запутался», — писал Василий Макарович матери. Мария Сергеевна отвечала увещеваниями. Из Москвы в Сростки — четко, по-военному: «Чувствую себя хорошо, а с женщинами разберусь сам». Справился Шукшин с этой задачей не то чтобы блестяще. Поэт Григорий Поженян, наш сосед по подъезду, столкнувшись с ним в дверях, как-то решил «укусить» Василия Макаровича: «А я, Вась, твоим коляску все помогаю стаскивать». «Вика, и что, ты думаешь, он мне ответил? — широко раскрыв изумленные глаза, рассказывал маме добрейший Григорий Михайлович. — «Правильно, помогай, помогай моей семье». Хоть стой хоть падай… Но реакция у отца была боксерская.
— Эти метания закончились, когда у Шукшина и в семье Федосеевой появились дочери? Вы общаетесь с сестрами?
