Мне повезло. Меня взяли гримером на ночные информационные выпуски «получастного» канала, который благодаря тому, что один из учредителей был хозяином целой сети игорных домов и казино, удержался на плаву. Меня это очень устраивало. Любой спектакль или репетиция заканчивались в 22.00, а то и раньше. Я успевала приехать на улицу Попова, загримировать ведущего, отсидеть выпуск и еще успеть на метро. Оно в те годы закрывалось в час ночи. Эта нехитрая работа приносила хорошие деньги, но не настолько хорошие, чтобы позволить нанять няню в те дни, когда по вечерам ни меня, ни мужа не было дома.
Мы просили соседей посидеть с Полиной, они сидели, но рано или поздно все должно оплачиваться. Я не видела другого выхода, как отправить дочь к бабушке и дедушке, пока муж вновь не найдет приличную работу. В ноябре Полина улетела в Красноярск к родителям Степана, а в декабре туда же засобирался и он сам. Его отец открыл мастерскую по изготовлению багетов и позвал сына руководить производством. Честно говоря, я вздохнула с облегчением. Начала считать дни до его отъезда. Единственное, что меня пугало, так это то, что теперь рядом с Полиной будут все: папа, бабушка, дедушка, дядя. Только мамы не будет. Мама осталась в Питере. Но я понимала: если я уеду — все. Не выберусь. Я превращусь в свою свекровь — талантливейшую актрису, но в первую очередь жену своего мужа и мать своих сыновей. Я не хотела себе такой судьбы, не просто не хотела, я знала, что так жить не буду никогда.
В августе 1999 года Степан вернулся — с багетами не задалось. Я служила в театре, а он устроился сторожем, сутки через трое. А потом моей лучшей подруге потребовался водитель, чтобы развозить продукты по принадлежащим ей театральным буфетам, и я попросила ее взять моего мужа.
Деньги в театре выдавали два раза в месяц — 5-го числа (точно помню) и 20-го (приблизительно). Те, что выдали 20-го, кончились, едва хватало на дорогу до театра. А мне очень хотелось сделать Степану подарок на Новый год. Внутренний голос орал: «Все кончено!», а мне хотелось сделать подарок. Я очень любила его. Занимать не хотелось. Попросить у него под каким-нибудь предлогом — не вариант. Заработать… В тот год совсем не было новогодних заказов, я спрашивала всех знакомых, но... ничего.
Когда мы въехали в эту квартиру, примерно месяца три назад, я обалдела от того, что увидела в кладовке и под раковиной в кухне, там, где нередко стоят помойные ведра. Батареи бутылок из-под вина, водки, пива! Видимо, дед, который умер в этой квартире, крепко выпивал и оставил такое вот наследство Димке, старшему сыну тети Бэлы. Я пришла в ужас, но почему-то не вынесла бутылки на помойку. В принципе они не мешали. Ведра у нас не было, мусор собирали в пакеты и выносили по дороге к метро, а кладовку я закрыла за ненадобностью.
Я наткнулась на пункт приема стеклотары случайно, когда ходила платить за квартиру. Помню, в детстве мы бегали сдавать бутылки, а потом мне даже не попадались на глаза такие вывески «Пункт приема стеклотары. Работает 8.00 — 16.00. Выходной: воскресенье». Вернувшись домой после утренней репетиции в театре, я решила перемыть бутылки, потому что на вывеске прочитала приписку от руки: «Принимаем только чистую тару!»
Набрав в ванну воды, отправляла отмокать бутылки от векового налета чего-то липкого партиями. Теперь я точно знала, сколько стоит каждая бутылка. Перемыв их и выбросив те, у которых обнаружились дефекты, я подсчитала общую сумму, которую должна была получить.
