Риттенберг носил смешной старомодный берет и был по-европейски экономен, по нашим же российским меркам просто скуп. По приезде в СССР он получал от щедрого дяди Юры увесистый конверт сторублевок, «чтобы ни в чем себя не ограничивал», а уезжая, возвращал этот самый конверт Юрию Павловичу ровно с той же суммой и несколькими рублями сверху. «Откуда он их взял? — шутливо недоумевал Герман. — Никак прикарманил мелочь, которую ему передавали в трамвае».
Судьей в их литературных спорах с Орловым выступал Георгий Пантелеймонович Макогоненко (Макогон, как звали его друзья) — известный специалист в области русской литературы XVIII века, знаток Новикова и Фонвизина. Долгое время Макогоненко был мужем Ольги Берггольц, вместе с которой в блокаду работал на ленинградском радио. Георгий Пантелеймонович рассказывал, что страшной зимой 1942 года он получил телефонограмму — немедленно явиться в Смольный. Несколько часов по темному Ленинграду на подкашивающихся от голода и слабости ногах добирался до улицы Воинова. В вестибюле Смольного его встретил ординарец и, передав благодарность партийного руководства города за высокий патриотизм программ ленинградского радио, вручил какой-то кулек из плотной бумаги. Не смея развернуть его при ординарце, Георгий Пантелеймонович побрел назад. Развернув кулек, они с Ольгой Берггольц обомлели — там была золотистая гроздь свежего винограда! Это в зиму, когда от голода погибли сотни тысяч ленинградцев и на улицах лежали горы трупов. После этой истории мне уже не казались фантастическими слухи о роскошной жизни партийной верхушки Ленинграда в те трагические дни...
Мама дружила с Ольгой Федоровной. Мало кто знает, что в конце тридцатых во время пыток в застенках НКВД Берггольц потеряла ребенка. Выйдя на свободу, она пристрастилась к алкоголю. С годами пагубная привычка превратилась в тяжелую болезнь...
Моих родителей тоже свела война. Они познакомились в 1941 году в эвакуации в Ташкенте. Отец прибыл туда из Монголии, где они с Зархи снимали картину «Его зовут Сухэ-Батор». В тот момент он был еще женат на Янине Жеймо — впоследствии знаменитой Золушке. В Ташкенте отца настигла страшная весть: поезд, на котором Жеймо с сестрой и племянником эвакуировались из Ленинграда, разбомбили немцы, а сама Янина Болеславовна погибла. Только через год он узнал, что это не так, но мои родители были уже вместе. Они прожили в любви больше полувека. Когда мама умерла, папа оставил в дневнике запись: «Может быть, «золотое время» и мстит за себя и расставаться с ним тяжелее, нежели с обычным, как у тысяч людей. Может быть, и так любить женщину, как я любил, тоже плохо, потому что ее смерть тяжела и трагична... И скорее бы последовать к богу в рай. Нет сил расставаться с тем и с другим. Нет сил и душевных, и физических. Сентябрь 1994-го. Я — пока жив...»
Вскоре и его не стало...
