Ее муж умирал, а в радиокомитете, на углу Малой Садовой, работали и жили: в огромной комнате готовили передачи, стряпали, ночевали. На дрова шли просмоленные балки, поддерживавшие крышу, — дом построили с таким запасом прочности, что их пилили всю войну, и здание не пострадало. Макогоненко ждал: он жить без Ольги не мог, и она это видела. Еще ничего не произошло, не было сказано ни слова, но она чувствовала: между ними что-то есть, и сеть, которая плетется сейчас, свяжет их надолго.
Когда Николая не стало, она была готова умереть: от истощения кончились силы, бороться она не могла. Георгий ее обогрел, он хлопотал возле нее, как нянька, доставал еду, успокаивал, помогал… Фотография Николая Молчанова до сих пор стоит на ее письменном столе, он остался главным мужчиной ее жизни, но она вышла замуж за Макогоненко и была счастлива… До поры до времени.
…Они с таксистом объехали все памятные ей ленинградские места и возвращались домой, на Черную речку. На счетчике высветилась внушительная сумма, но Ольга Берггольц могла себе это позволить. Дома ее ждут верная домоправительница Антонина Николаевна, пишущая машинка с заправленным листом бумаги и початая бутылка коньяка — она много пила и не стыдилась этого. Когда-то спиртное дарило легкость и веселье, и они с друзьями за рюмкой могли дурачиться и хохотать всю ночь напролет, потом алкоголь стал ее убежищем. После войны Берггольц вновь впала в немилость, прятала дневник и рукописи, опасаясь ареста, — тогда алкоголь стал чем-то вроде успокоительного. Ее прорабатывали за дружбу с опальной Ахматовой, критиковали на писательских собраниях и в газетах — опасность казалась неминуемой. Страх отступил лишь после того, как ей дали Сталинскую премию. Но привычка осталась, не помогло и лечение в специальной клинике. Теперь она не могла остановиться за праздничным столом и не всегда выходила к посетителям.
