Заочно противился, но когда вошел в зал ДК «Родина» и увидел, что я единственный мальчик в группе из 20 человек, а все балеринки в лосинах… С приличными девочками в Бердске тоже был напряг. На хореографии же я влюблялся постоянно. Причем в старшеклассниц: мне 11, им по 18 — уже развратные, многому научили... Лафа закончилась, когда меня пригласили выступать в оперный театр. Заочно я был не прочь, а как вошел в зал, сразу понял — не мое: одни пацаны и тоже в лосинах! И опять же все внимание обращают...
Я тогда особенно прикипел к дочке учителя хореографии по имени Лена. Очень красивая девочка — смуглая, темноволосая, 90/60/90… Ей 19 лет, мне 13 и еще плюс 5 для понта… Я рано возмужал. Кажется, Ленка до сих пор не знает правды о моем возрасте.
Любовь к ней накрыла меня с головой. Я вдруг превратился в романтика, который писал стихи… И в энный день ее добился… Впрочем, не так уж это было и серьезно, раз закончилось с моим поступлением в театральное училище, где учеба отнимала по 12 часов в сутки…
А я ведь туда даже не собирался — со школы ненавидел театр. Был не в силах высидеть целый спектакль, ерзал: неинтересные мне люди наигранно пересказывают притянутые за уши сюжеты. Кроме того, я не сомневался, что в театре все голубые. Однако поступить на бюджет в хореографическое было нереально, и тогда мама предложила: «В этом году приезжает доцент ГИТИСа из Москвы и набирает курс в театральное, попробуй хотя бы!» Я заорал: «Нет, только не это!» Потом сдался, подготовил басню и собирался вяло бубнить ее себе под нос.
Абитуриенты сидели перед комиссией полукругом, моя очередь оказалась последней... И с каждым выступающим у меня открывались глаза: как круто они читают! Насколько естественно! Один мальчик приехал из глухой сибирской деревни — ни разу не видел лифта, не мылся в ванной, а Новосибирск ему казался крутым мегаполисом… И вот он читает Шукшина. Именно этот рубаха-парень меня порвал окончательно! Я вдруг понял, как это здорово — заставлять людей сопереживать, смеяться и плакать, пока ты существуешь на сцене… Ну и сделал все, чтобы хоть немного соответствовать тем, кого только что услышал.
Ездить на учебу из Бердска было неудобно, снял комнату у чудесной женщины Ады Ильиничны — преподавательницы литературы, которая выступила моей личной Ариной Родионовной.
Как узнала, что я артист, стала со мной заниматься. Вставала ни свет ни заря, наливала мне чай и спрашивала: «Ну что, глаза твои видят?» — «Нет, еще не продрал». — «Тогда я сама тебе почитаю...» Я был обычным гопником, тяги к классике никогда не испытывал, а за время нашей «совместной жизни» перечитал больше институтской программы. Именно Аде Ильиничне я благодарен за то, что мое лицо озарила некая печать интеллекта.
…В Москве меня никто не ждал, учитывая тот факт, что одна из первых знаменательных встреч — двое вышибал, тыкающих мне в грудь дулами автоматов… Да я и сам не грезил столицей. Поехал туда лишь затем, чтобы развиваться в профессии.
В Новосибе со второго курса играл в Академическом молодежном театре «Глобус» — в зале на тысячу человек не было места скромному проявлению чувств: нас учили широким жестам.
