Несмотря на свою близорукость, она готова была сутки просидеть за швейной машинкой, чтобы сшить сыну ко дню рождения коллекцию флагов разных стран — в то время он как раз увлекся географией. А Сережина тетя, несколько сот километров теснясь в крошечном купе, везла любимому племяннику мебель для игрушечного домика, построенного по его просьбе в саду.
Уже с четырех лет мальчик начал пристраиваться к роялю, на котором ежедневно по несколько часов в день занималась Мария Григорьевна. Приподнявшись на цыпочки, без разбору тыкал пальцем в клавиши, впрочем внимательно прислушиваясь к производимым ими звукам. Мать же, вместо того чтобы отгонять озорника, выделила ему две верхние октавы и одновременно с Сережиным бренчанием продолжала свой собственный урок.
Как ей удавалось под его «музыку» разучивать свою, так и осталось загадкой. Зато уже в пять с половиной лет Сергей начал подбирать мелодии, а в семь стал обладателем целого «тома» собственных сочинений: обожавшая племянника тетя Таня отдала ноты, кое-как нацарапанные на бумаге, разлинованной для барчука конторщиком Ванькой, в переписку и переплет петербургскому мастеру. Заодно по просьбе тетушки тот вытеснил на обложке и продиктованную ею надпись «Сочинения Сереженьки Прокофьева». В восемь с половиной у Сергея появилась и собственная опера — «Великан». А через два года после «выхода в свет» этого сочинения партитуру «Великана» уже листал Сергей Иванович Танеев, встречи с которым мать Сергея добилась через неких знакомых.
Танеев признал партитуру многообещающей, но заметил, что если мальчика немедленно не начнет учить профессионал, время будет упущено и Сергей навсегда останется лишь дилетантом.
Найти достойного учителя в украинской глуши, где располагалась Сонцевка, было решительно невозможно. О том, чтобы оставить обожаемого сына одного в Москве или Петербурге и отдать в приготовительные классы консерватории, и речи быть не могло. И Прокофьевы, несмотря на непомерные расходы в 75 рублей в месяц, решили хотя бы на лето пригласить учителя к себе. В этом качестве и прибыл к ним летом 1902 года рекомендованный Танеевым двадцативосьмилетний Рейнгольд Морицевич Глиэр.
Мира не раз думала, что если бы Глиэр остался во главе Союза композиторов, кошмар 1948 года обошел бы их стороной... Сергеем он гордился необычайно, почти по-отечески... Но советской стране, восхитившей весь мир своей победой над фашизмом, больше не нужен был на высоком посту этнический немец и выпускник императорской консерватории: Глиэра заменили тридцатипятилетним Тихоном Хренниковым. Впрочем, кто знает, может быть, эта как будто не вовремя случившаяся отставка Глиэра уберегла Сережу от еще одного непереносимого предательства? Да и что мог бы противопоставить старый учитель страшной силе, вдруг и, как казалось, безо всякого повода ополчившейся против Сережи?
1948-й начался для Миры с долгожданного — 15 января она официально стала женой Прокофьева.
Многие годы, с того самого дня 19 марта 1941 года, когда ушедший из семьи Сергей встретил ее на вокзале, эта последняя недомолвка в их отношениях тенью ходила по пятам за Мирой. Сережа уговаривал, утешал, просил потерпеть... То до конца войны, то до того, как появится хоть какая-то ясность с квартирой... Покидая жену и сыновей, он взял с собой только маленький чемоданчик с бельем и нотами. Всю весну 1941 года они мыкались в Кратове по чужим дачам, казавшимся тогда охмелевшей от счастья Мире почти дворцами. Она топила печку, таскала в огромных корзинах продукты со станции, он же, как будто срисовывая с нее главную героиню, дописывал балет «Золушка», набрасывал план оперы «Война и мир»... А потом июньским днем прибежала бледная как смерть жена сторожа и сказала, что по радио говорят о бомбежках Киева и Минска.
