Они поженились в немецком городке Этталь, на третьем году совместной жизни и спустя четыре года после первой встречи. В тот момент Лина уже ждала Святослава, появившегося на свет через четыре месяца после венчания.
Конечно, она догадывалась, что быть отныне единственной женщиной в жизни Прокофьева ей не удастся, но, приняв правила игры, никогда не задавала мужу лишних вопросов... Ни в начале тридцатых, когда он слишком уж часто восхищался балериной Идой Рубинштейн, ни тогда, когда по Москве стали упорно распространяться слухи о том, что у Сергея растет сын от его давней подруги и соученицы по консерватории Элеоноры Дамской, с которой у Прокофьева летом 1934-го случился запоздалый и неожиданный роман.
Мальчика признал муж Дамской, и Лина Ивановна считала вопрос исчерпанным. Она была уверена, что все обойдется и в этот раз... Слишком уж непохожа была угловатая неулыбчивая девушка с тонкими губами, напоминавшими клюв утенка, на роковую красотку.
«Гадкий утенок»... Сказка для голоса и фортепьяно на андерсеновский сюжет, написанная двадцатитрехлетним Сергеем на слова его тогдашней невесты Ниночки Мещерской. Когда-то Лина Ивановна даже сама ее исполняла. Что ж, возможно, эта девушка чем-то напомнила мужу его первую большую любовь. Кажется, он даже говорил как-то, что роман с Ниной тоже начинался в Кисловодске. Ничего удивительного: когда тебе под пятьдесят, ностальгия по молодости не редкость... В любом случае скандал поднимать не стоит. Куда тоньше будет познакомиться, а возможно, и подружиться с соперницей.
Когда Сергей увидит их рядом, он конечно же осознает всю абсурдность своего увлечения...
...Выйдя в гостиную, Мира мягко, но решительно отстранила отца, пытавшегося сказать что-то о покое... Покоя у нее впереди будет более чем достаточно. Боже, с какой готовностью она поменяла бы его сейчас весь скопом на любой из отчаянных, безумных, как тогда казалось, пыточных дней первой поры их романа!
После месяца в Кисловодске, проведенного в неразлучной почти близости, ошеломительных рассветов, встреченных в горах, и не менее ошеломительных ночных свиданий, на которые Мира уходила под укоризненными взглядами родителей, расставаться было невыносимо.
Незадолго до отъезда гуляли. Сергей кивнул на увитое густым плющом окно: «Когда будем вместе, устроим себе такое же...» У Миры перехватило горло. Всю обратную дорогу она почти не сходила с верхней полки, стараясь лишь как можно плотнее закутаться в большую шаль. Ее бил озноб, как будто впереди была не золотая осенняя Москва, а заснеженная ледяная пустыня. Чтобы хоть немного успокоиться, время от времени доставала из сумки толстую пачку машинописных листов. И читала, читала, читала...
Тем летом Сергей привез с собой в Кисловодск почти законченную рукопись своих детских воспоминаний. Сказал, что сделал дополнительную копию специально для нее. Как будто угадал затаенную мечту Миры по маленькому мальчику со светлыми волосами и серьезным личиком, который был так похож и вместе с тем не похож на всемирно известного композитора Сергея Сергеевича Прокофьева.
...Когда 23 апреля 1891 года родился Сережа, его отцу Сергею Алексеевичу, управляющему огромным имением Сонцевка, расположенным в бескрайних украинских степях, уже минуло сорок, матери, Марии Григорьевне, было за тридцать.
А на пригорке церковного кладбища высились два небольших холмика, под которыми лежали их дочери, родившиеся до Сергея. Стоило ли удивляться, что с первых минут своего появления на свет этот мальчик превратился в центр семьи, на котором сосредоточились все надежды и интересы?
Заметив способности сына к языкам, Мария Григорьевна лично отправилась за сотни километров в Варшаву, чтобы раздобыть там для Серьгушечки гувернантку-француженку с безупречным произношением.
