«Каттани должен быть жестче! — кричал режиссер. — Понимаешь? Он — комиссар полиции, борец с мафией, а не дамский угодник». Но Плачидо никак не удавалось сыграть жесткого, решительного человека, поскольку сам он, как не раз признавался, по натуре — мягкий, недаром и его фамилия так и переводится. Сколько раз в жизни он уступал — женщинам, своим страстям...
Ему было пятьдесят пять, ей — восемнадцать. Его, известного актера, позвали преподавать в Национальной академии драматического искусства, где училась Федерика. Скромная провинциальная девушка не старалась привлечь к себе внимание мэтра, но взгляд ее был такой распахнутый, доверчивый...
Очень человеческий был взгляд. Они начали встречаться, стараясь делать это подальше от любопытных глаз, хотя скрыть роман не получилось: кто в Италии не знает синьора Плачидо? Газеты и журналы запестрели сообщениями о том, что известный актер, ныне холостяк, завел себе подружку, почти девочку, которая моложе его дочери. Плачидо отвечал на вопросы журналистов о своем «новом увлечении» в духе того названия, что дал потом поставленному им спектаклю: «Любовь — всегда любовь».
Прошло несколько лет, и хотя было понятно, что его отношения с Федерикой сложились всерьез и надолго, жениться он не спешил. Почему? Микеле относился к любви как к чему-то, что нарушает привычный ход вещей и едва ли не порабощает человека.
Тем более что в юном возрасте он уже пострадал из-за нее.
...Никакого объекта страсти не было, а было томление плоти, охватившее его тринадцатилетнее существо. Микеле тогда учился в монастырской школе, куда поступил девятилетним по собственному желанию. Его дядя, талантливый проповедник, с жаром говорил о вере, отец холодными зимними вечерами, когда большая семья собиралась возле камина в деревенском доме, выразительно читал «Божественную комедию» Данте, а в церкви, куда они опять же всем семейством отправлялись на службу, тонко пел хор мальчиков и, казалось, к самому всевышнему взлетали звуки органа...
Микеле мечтал стать священником, но в школе подружился с обитателями задних парт и даже приобрел среди своих неуспевающих приятелей авторитет.
Слишком живой нрав Микеле мешал учебе, да и требования были строгими: чего стоили одни посты, которые мальчик выдерживал с трудом. И вот после четырех лет, проведенных в заведении, где царил суровый католический дух, парня отчислили — якобы за неуспеваемость. Но для кого из мальчишек и когда это считалось весомой причиной для исключения? Нет, дело явно было в чем-то другом, и Микеле уверился, что знает разгадку. Тогда он как раз открыл для себя, что в мире есть прекрасные и будоражащие его фантазию создания: легконогие, с развевающимися на ветру волосами и юбками, взглядывающие на таких, как он, украдкой и тут же отворачивающиеся как ни в чем не бывало. Эти создания словно знали то, что ему, неуклюжему подростку, стеснявшемуся самого себя, недоступно.
И вот они стали являться ему в снах, заставляя просыпаться в поту, с колотящимся сердцем, а утром стыдиться ночных видений. В очередной раз исповедуясь, Микеле рассказал падре о своих «нечестивых помыслах». Но неужели он единственный из мальчишек, кто мог признаться в подобном много чего слышавшему на своем веку священнику? И разве стал бы тот нарушать тайну исповеди?..
Отца мальчика вызвали в школу и сказали, что сыну лучше бы учиться в другом месте. Раньше некоторых из его приятелей отправили восвояси действительно из-за того, что учеба у них никак не шла, но самого Микеле попросили из учебного заведения явно из-за тех мучительных и сладких снов, в которых ему виделись обнаженные девушки: другого повода растерянный отрок не видел.
Когда позднее Плачидо вспоминал об этом случае из своей подростковой жизни, то понимал, что вряд ли из него вообще получился бы священник: он не смог бы принять обет безбрачия.
...Однажды в поезде женщина, сидевшая напротив Микеле, долго его рассматривала, а потом заметила смутившемуся восемнадцатилетнему парню: «У тебя красивое лицо, ты не хотел бы пойти в актеры?»
Сказала — словно прочитала его мысли, хотя красавцем себя Микеле не считал, то ли дело его братья — светловолосые, голубоглазые, все в отца: на итальянском юге такая внешность ценится больше, чем привычные всем черные кудрявые волосы и темные глаза. Микеле напоминал скорее миловидного крестьянского сына, у которого из-под крепкого загара пробивается румянец, а на широкий и упрямый лоб падает густой смоляной чуб.
