И мама постепенно успокоилась, поняв — теперь он принадлежит только ей. Пусть и неофициально. Секретно.
Она и по сей день играет с собой в эту игру — игру секрета. Никому не рассказывает о своем прошлом, живет только воспоминаниями. Она до сих пор любит моего отца и хранит ему верность. Живет с его призраком. Ей было 53, когда он умер. Он был любовью всей ее жизни.
— Мама счастлива?
— Да, ведь они по-прежнему вместе. Каждый день. Она нашла для себя формулу счастья в воспоминаниях. И хотя у нее есть и любимая работа, и внуки, и я, папино незримое присутствие в ее жизни чувствуется до сих пор.
— Как думаете, а ваш отец страдал от ситуации, которую сам же и создал?
— Нет. Вначале — может быть. Потом, видимо, осознал, что такова его жизнь, его личный способ существования, и успокоился. О неудобствах и сложностях подобного расклада он вспоминал лишь изредка, когда случалась критическая ситуация, а он не мог оперативно на нее отреагировать. Например, когда однажды я чуть было не погибла, упав с лошади. Ни я, ни отец, ни врачи первые часы после происшествия не знали, что конкретно я себе сломала. И пока меня везли на обследование, отец, который не мог незамедлительно броситься ко мне в больницу, как он потом признался, пережил тяжелейшие мгновения. Тогда он в очередной раз ощутил себя заложником своей тайны. Он сумел вырваться ко мне лишь спустя несколько часов. Приехал в провинциальную больницу в городе Арпажон, зашел.
Все оборачивались ему вслед, кто-то здоровался, кто-то провожал президента взглядом, открыв рот от удивления. Что делет Франсуа Миттеран в этом богом забытом уголке?
Папа зашел ко мне в палату и, когда врач сообщил ему, что рентген не показал ничего серьезного, облегченно вздохнул… Я его очень напугала. Не знаю, как данную ситуацию объяснили себе врачи и служащие больницы. Может, подумали, что Франсуа Миттеран просто объезжает отдаленные госпитали страны с некой благотворительной миссией.
— В повседневности ваша семья жила обычной жизнью…
— Абсолютно. «Немного усложнились мизансцены», — как это называл папа. Поначалу, когда он был чиновником, мы жили в уютной маминой квартире, но потом, после инаугурации, вынуждены были переехать.
Папа объяснил, что теперь за его и соответственно нашу безопасность отвечает специальная служба. И нам выделяют квартиру, предназначенную для правительственных чинов, которая круглосуточно охраняется. Зловещее, надо признать, место — квартира в доме номер 11 на набережной Бранли, у подножия Эйфелевой башни. Без истории, без тепла, без памяти. Все казенное — никакого ощущения уюта. Даже воздух там казался дистиллированным. Но все это, по сути, было неважно, ведь наш переезд имел особое значение — мы больше не расставались, и все каникулы папа проводил с нами, даже в Рождество!
Время президента было строго регламентировано. Поэтому мы подлаживались под расписание отца — уезжали на каникулы, путешествовали.
Новый год всегда встречали в Провансе, в нашем доме. Зажигали камин, готовили вкусные блюда, а наутро все получали подарки. Мне даже сложно вспомнить что-то особенное — наша семья ничем не отличалась от любой другой. Отец любил простоту вещей. Пост президента требовал от него постоянного напряжения, готовности к принятию принципиальных решений, ведению дипломатических споров, поэтому когда он возвращался вечером домой, любил, чтобы было тихо. Хотел отдыхать, неспешно беседуя. И ужин должен был протекать как бы на полутонах, в гармоничном полумраке. В нашем доме он отключался от внешнего мира, восстанавливался. Был у него один ритуал. Всегда, когда наступали кризисные моменты, папа уходил на прогулку в сад, чтобы «посоветоваться с деревьями». Долго бродил по тропам, собирался с мыслями.
Не буду грузить вас политическими подробностями, да и неуместны они в нашем разговоре, но один папин друг рассказывал, что когда однажды возник франко-немецкий кризис, в правительстве ждали от отца ключевого решения. К нему в Прованс прилетел личный помощник, и отец огорошил его заявлением: «Дайте мне немного времени, схожу посоветуюсь с деревьями». И ушел в сад.
Помощник был в полном недоумении и нервно жаловался коллеге по телефону: «Что происходит? Неужели он не понимает, что промедление недопустимо? Решение надо принимать немедленно!»
Спустя короткое время папа вернулся с уже готовым ответом. И конфликт был разрешен…
Он никогда не принимал быстрых, эмоциональных решений, ничего не делал сгоряча.
Я всегда воспринимала отца как неотъемлемую часть природы, как одушевленную деталь нашего сада в Провансе.
