Традиция вывешивать репертуар перед началом каждого сезона существует по сей день. Где пишется, кому какую роль дали, то есть персонаж — фамилия. Мою фамилию написали без персонажа, что вовсе не помешало мне целый день дефилировать перед репертуаром, победно поглядывая по сторонам. Мол, видели, а? Ну? Записана! Я записана!
Роль моя в спектакле «Аристократы» заключалась в том, чтобы пройти из одной кулисы в противоположную в кромешной темноте с котелком в руке. Ну что сказать… Грим я делала часа полтора! На первую генеральную репетицию, конечно, пригласила маму. Она пришла с подругой Кларой, седой большевичкой, уже тронувшейся умом по причине тяжелой революционной борьбы и неоднократного сидения в разнообразных тюрьмах.
И вот посмотрели они спектакль, идем домой. Мама с подругой впереди, а я сзади плетусь. Говорят без умолку о чем угодно, только не о только что просмотренных «Аристократах». В конце концов я обозлилась и выпалила: «Клара! А что ж вы не скажете, как я вам понравилась в спектакле?» Долгая пауза. «Твое участие в этом спектакле мне напоминает роль Берии в построении Беломорканала!» — довольно громко сказала мамина подруга. И хотите — верьте, хотите — нет, а только Клару мы с тех пор не видели…
Начинался 1937 год. Всех арестовывали. Папа после службы в Ревеле был идеальным кандидатом на расправу. Прятался, запершись в квартире и прислушиваясь, к чьей двери сегодня подойдут вплотную грозные скрипучие сапоги.
Чемоданчик приготовил на случай, если все-таки придут, обнаружат… Работать, понятно, не мог. Немного денег удавалось раздобыть в результате вечерних вылазок — он помаленьку продавал домашнюю библиотеку. Но все равно жили впроголодь.
А за мной тогда как раз приударил отец ныне знаменитого артиста Миши Державина, которому теперь самому, о боже, уже лет двести. Михаил Степанович, замечательный артист нашего театра, умел заработать, как никто другой. Компания его в отпуске не расслаблялась, а ездила с программами на прииски по Дальнему Востоку. В такую свою «бригаду» пихнул и меня. Помню, приехала с приисков с ридикюлем, битком набитым купюрами. Очень тогда хорошо получилось заработать, мы долго всей семьей жили на эти деньги.
А с Мишиной мамой, Ираидой, мы вместе в Вахтанговский поступали.
Обе читали стихотворение Пушкина «Паж, или Пятнадцатый год». Она хорошенькая была невероятно! Миша родился на моих глазах. Кстати, он замечательный парень! У него ведь две сестры, и он очень трогательно о них заботится… Ираида во время войны в эвакуации из чего-то несусветного делала ириски и продавала. То ли из хлеба их лепила и чем-то посыпала… Тогда мы пускались во все тяжкие — способы заработка придумывали со всей своей артистической страстью. А уж когда троих детей кормить надо, фантазия и вовсе на всю катушку работала.
Михаил Степанович умер рано, в 1951-м, во время репетиции. А Мишка и теперь иногда как гаркнет на все фойе: «Тетя Галя, здравствуйте!»
«Какая я тебе тетя? — шиплю я. — Говори просто «Галя», пока все не решили, что мне уже лет триста!»
Вторую роль мне дали вполне сопоставимую с первой. В спектакле «Интервенция» по сюжету приходят в Одессу французы (Антанта), чему дико радуется буржуазия. Мне по роли надо было изливать восторг из ложи. При самом удачном раскладе (буржуазии в ложе было несколько человек) зритель мог увидеть мою руку с платочком, но я снова полдня гримируюсь и настраиваюсь на роль. Кричу свое «Ура!» полминуты и отравляюсь разгримировываться.
А параллельно этому фантастическому театральному успеху я успела выскочить замуж. Действительно параллельно, потому что назло.
