Чего тебе надо?
— Мэй, ты звезда.
— Ну.
— Так иди, мэй, скажи, пусть его отпустят. Потому что у него трое детей и что эскаватор ехал…
— Что?
— Ну эскаватор, эскалатор — не знаю, как там у вас называется, он взял у русского шапку ондатровую.
— Ограбил?
— Мэй, он же наверх ехал! А там холодно. Он и взял шапку. А ему теперь три года шьют!
— А я тут при чем???
— Мэй, иди, скажи, пусть его отпустят, он хороший, трое детей, а ты звезда.
Сдаюсь.
— Куда идти?
— Ну как. Текстильщики, там есть эта — общежитие, иди, спроси Васю там…
…Вообще-то я на редкость счастливый человек. Родиться у любящих друг друга мужчины и женщины в послевоенное время — уже удача. Девичья фамилия моей мамы — Романова. Она родом из Красноярского края, сибирячка. Мой русский дед был шахтером. Он «заработал» на шахте какое-то сложное заболевание легких, и врачи рекомендовали уехать с семьей на юг, к морю. Моя молдавская бабушка, мама отца, жила в селе Вадул луй-Водэ, это недалеко от Кишинева, потрясающе красивое место: лес, мощные вековые виноградники, а чем старше лоза — тем лучше ее плоды.
Когда познакомились мои мама и папа, виноград Вадул-луй-Водэ еще помнил руки наших прадедов. Папа пришел с войны. Красивый, темпераментный, статный южанин, фамилия Магдьяш — наследие венгерских корней. Мама, красавица с прохладной северной кровью, тоже знала себе цену. Отец воевал с бандеровцами, мама работала бухгалтером, а эта профессия делает характер твердым. Мне иногда крайне любопытно, как они поняли, что это любовь. Я свою любовь спустя восемнадцать лет узнал с первого взгляда… А они?
Я рос вольным мальчишкой. Бегал с ватагой пацанов на плывуны, там мы забавы ради взрывали найденные снаряды. Мог украсть школьный журнал, «нахимичить» с оценками. Мог выкрутить мембрану из телефонной трубки.
На уроках у меня в одно ухо влетало, из другого вылетало. Я ставил кляксы, пускал бумажные самолетики, пялился в окно…
А родители мои были люди занятые, строгие. Отец работал начальником милиции. Перед ним многие робели. Учителя, конечно, вызывали маму в школу. Но она никогда не повышала на меня голос. Однажды только за какую-то проказу в сердцах стукнула по затылку. И папа впервые в жизни прикрикнул на нее. Мне было вдвойне стыдно тогда: ведь я же виноват, получил по заслугам, а вынужден слушать, как отец выговаривает маме: «Мужчину нельзя бить, особенно по голове — там вся его судьба...» Я покраснел как рак. Мама слушала молча.
В эпоху первых юношеских прыщей я влюбился. Сначала в одну девочку.