Едва этот «развязный наглец» переступил порог их особняка, Маршану сразу стало ясно, что этот человек, как минимум, не знаком с этикетом и приличиями: он глупо вытаращился на служанку, да еще и подмигнул ей, вместо того чтобы отдать шляпу и зонтик, чего она, собственно, от него ждала. К семичасовому ужину Тилли явился не в тройке, как неписано полагалось в семействе де Ведрин, а в обычном костюме. За столом Маршан заметил, что их новый гость не слишком искусно управляется с ассортиментом столовых приборов, видимо не особо представляя, какая вилка или нож для какого блюда предназначены. Словом, супруг Гислен искренне недоумевал, каким образом подобный субъект оказался у них за обеденным столом.
В ответ на его недоумение Гислен заявила, что Тьерри — милейший человек и душа компании. Оказывается, месье Тилли поведал Гислен, что он тоже происходит из старинного и очень знатного католического рода, но сейчас по разным причинам его семья переживает не лучшие времена. Однако на вопрос Жана Маршана, какую же из парижских католических церквей, где еще сохранился дух старой веры, предпочитает господин Тилли, их гость внезапно смутился и заявил, что «это секрет».
— Но когда-нибудь я обязательно расскажу вам, что это за церковь, — обворожительно улыбнулся гость.
Как бы то ни было, но необъяснимая симпатия Гислен к Тьерри привела к тому, что довольно быстро он сделался почти своим человеком в большом и очень дружном клане де Ведрин, объединившем несколько поколений.
В тот момент, когда к ним внедрился Тилли, еще была жива глава этого клана — 90-летняя Гийомет де Ведрин, ухоженная старушка, почти глухая, но согласно кивающая в ответ на любую речь.
В наше время, наверное, найдется не много столь дружных семейств, все выходные и праздники проводящих вместе и неизменно радующихся компании друг друга. Два родных брата Гислен — Филипп и Шарль-Анри — разнились, как день и ночь. Филипп просто прожигал жизнь со своей последней любовницей Брижитт, бездумно растрачивая наследство отца; зато Шарль-Анри был успешным врачом-гинекологом с огромной практикой. Вечно обвешанный четырьмя неумолкающими телефонами, он днем и ночью отвечал на звонки, требующие его немедленной консультации.
Словом, Тьерри попал в самое изысканное светское общество, где весьма неплохо проводил время — у всех членов клана де Ведрин имелись свои «фишки» и свои излюбленные способы развлекать гостей: у Гислен — музыкальные концерты с «живой музыкой», у доктора Шарля-Анри — невероятные обеды из восьми-девяти перемен блюд, «как раньше едали французские короли»; слабостью бонвивана Филиппа были знаменитости — он дружил с Анни Жирардо, Тьерри Лермиттом, Пьером Ришаром и обоими его сыновьями… Несколько раз Тьерри оказывался с Ришаром за одним столом и даже показал знаменитому комику маленький фокус, как запомнить с одного взгляда четыре страницы текста.
Кроме самой мадам Гислен Тьерри Тилли особенно подружился с молоденькой и хорошенькой Гийеметт де Ведрин, дочерью Гислен и Жана Маршана.
На суде растерянная и огорченная Гийеметт, избегая смотреть на скамью подсудимых, на которой нервно ерзал ее бывший belle amie, рассказала, что однажды под Рождество Тьерри, выпив немного больше обычного своего любимого бордо из фамильных виноградников их семьи, раскрасневшийся и взволнованный, вдруг по секрету заявил Гийеметт, что он вовсе не тот, кем кажется; на самом деле он секретный агент очень высокого ранга, защищающий потомков семьи де Ведрин от алчных масонов, которые до сих пор стремятся причинить им вред. Гийеметт смутно понимала значение слова «масоны», знала только, что оно связано с чем-то мистическим. И, сказать по правде, до этого неожиданного признания она не находила в Тьерри ничего особо мистического или таинственного — напротив, Тилли производил на нее впечатление человека вполне приземленного и практичного.
