После гибели любимого у Габриэль будто закончились все слезы, отпущенные ей всевышним, — сколько можно плакать? День, неделю, месяц? Теперь она все больше отмалчивалась, продолжая работать и двигаться точно во сне. «Надо жить дальше! — Яростно трясла ее за плечи близкая подруга Мися. — Даже не спрашиваю твоего мнения: решено — ты едешь с нами. В Венецию! Немедленно!»
Мися и ее супруг Хосе-Мария Серт буквально силой заставили Габриэль собрать вещи. Страстно влюбленные в Венецию, они знали наверняка — там, окруженная дивной красотой каналов и узких улиц, будто погруженная в сказочную декорацию уютного кукольного театра, она отвлечется, успокоится...
И хотя все путеводители предупреждают о том, как легко потеряться в запутанном лабиринте города, они уверены — Габриэль обретет там равновесие, придет в себя.
Жаркий август 1920 года. Гондола несет Мисю, Хосе-Марию и Габриэль на остров Лидо, в отель, расположенный у самого пляжа. На берегу множество отдыхающих. Они смеются, нежась под полосатыми зонтиками, едят мороженое, дети запускают воздушных змеев — будто сами ангелы жизни режиссируют эти счастливые мизансцены.
Габриэль с опаской поглядывает на людей, на причал, к которому они стремительно приближаются, на своих верных друзей... Пожалуй, она здесь единственная, кто хочет забиться в угол, закрыть глаза и перестать дышать.
Мися и Хосе говорят, что она забудется... Отвлечется...
Интересно, как ее воспринимают окружающие? Худая дама с плотно сжатыми губами, облаченная в такое неуместное здесь глухое платье и шляпку. А ведь критики называли шляпки от Шанель стильной дизайнерской «точкой» в завершении идеального женственного образа. Для нее же они были чем-то большим: Габриэль пряталась под ними от солнца, мира, взглядов посторонних... Прикрывая голову, она будто отводила от себя дурные волны. Так в далеком детстве, съежившись в холодной постели сиротского приюта, она накрывала голову подушкой, создавая, как тогда казалось девочке, идеальное убежище. Думалось: даже настоятельницам не под силу отыскать ее!
Наивная!..
Позже она полюбила китайские ширмы — все по той же причине. Габриэль заставляла ими свою спальню, отгораживала любимое кресло у окна. Конечно, эти ширмы-обманки ни от чего не спасали, но Габриэль они казались щитами, наделенными магической силой.
Вот и сейчас, сидя на залитой солнцем палубе, она вновь неловко пытается спрятаться: там, впереди, живет полноценной жизнью Лидо — там смеются, едят и обнимаются незнакомые и свободные люди.
Мися и Хосе-Мария делают вид, что не замечают ее настроения. Они смеются, переговариваясь на ломаном итальянском с загорелым гондольером, выгружают чемоданы...
— Быстро переодеваемся — и на пляж! По дороге закажем байколи! Ну я тебе говорила — это такое тоненькое бисквитное печенье, с ума сойти! — Мися трещит без умолку. Она готова беспрерывно разыгрывать свой неестественный спектакль под названием «безудержная радость», лишь бы развеять печаль Габриэль.
Они собираются водить ее по музеям и церквям, антикварным лавкам, ресторанам и дворцам, хотят заставить танцевать на балах. Мися уверяет — в отеле их дожидаются пачки именных приглашений! Хосе-Мария пообещал угостить Габриэль фантастическим жарким из дичи в виноградных листьях и напоить розовым frizzаnte. Да так, чтобы голова закружилась.
Первую ночь в Венеции Габриэль провела без сна. Она лежала, вглядываясь в причудливые тени, пляшущие на потолке.
В эти мгновения возвращались самые темные воспоминания. Голова тяжелела, начинало щемить — вот тут, слева в груди. Впрочем, она всегда знала, что именно здесь прячется самое плохое. После смерти матери Жанны, а следом и сестры Жюли от туберкулеза Габриэль навсегда запомнила: болезнь дорогого человека сидела тут, внутри груди, будто в самом центре тела. В будущем, давая интервью, она всегда это подчеркивала: «У моей матери болезнь пряталась здесь», — и прикладывала руку к груди. С близкими друзьями была более откровенной: прикладывая к груди руки, признавалась, что и у нее всегда болит именно здесь. В этом месте, как казалось Габриэль, жило и болело не только израненное сердце, но и душа, пережившая потери.
После смерти матери отец, вечно странствующий торговец, отдал Габриэль на воспитание родственникам.
