Он был человеком с железным характером, к таким всегда тянуло Веру.
После октября 1917 года банковские вклады аннулировали, недвижимость реквизировали, и ее семья перебралась в Латвию — там Мухины по-прежнему были богатыми людьми. Однако доктор Замков никуда уезжать не собирался, а она не могла с ним расстаться. В революцию Вера жила с мужем на Пречистенке. Зимой температура в комнатах не поднималась выше трех градусов, с голоду они не умерли благодаря молоку и картошке, которые Замков привозил из своей деревни.
...Между теми событиями и теперешней ее жизнью пролегла пропасть. В 1947 году Мухина была уже советским классиком, ей покровительствовал сам председатель Совнаркома Молотов, а его, как говорили, просил позаботиться о скульпторе умирающий Горький.
В новый дом Вера Игнатьевна перебралась с сыном и внучкой: мужа не стало в 1942 году.
В особнячке пахло свежим деревом и краской. Мухина прошлась по комнатам, заглянула в огромную мастерскую с окном-фонарем до самого потолка, подумав, что здесь они с Алексеем были бы счастливы. Хотя судьба и так дала им немало: 24 года совместной жизни, прекрасного сына, которого удалось спасти…
В 4 года их сын Всеволод упал с железнодорожной насыпи, после чего у малыша развился костный туберкулез. Опытнейшие московские педиатры говорили, что мальчик обречен. Тогда Замков решился на операцию, а так как коллеги уверяли, что риск неудачного исхода — более девяноста процентов, делать ее в больнице было нельзя. И отец прооперировал Севу дома на кухонном столе, ассистировала ему Вера — пригодился госпитальный опыт.
Ребенок выжил: сперва его возили в инвалидной коляске, потом он встал на костыли, а через три года начал ходить. Со временем прошла и хромота.
В начале тридцатых медицинская слава Замкова была громче известности Мухиной. Работая в Институте экспериментальной биологии, он изобрел новый препарат, изготавливавшийся из мочи беременных: ее стерилизовали и вводили под кожу больным. Лекарство Замков назвал «гравиданом» — инъекции избавляли наркоманов от ломки, помогали шизофреникам и людям, поправляющимся после тяжелой болезни. Попробовав гравидан на себе, Замков сравнил его действие с бутылкой хорошего шампанского: веселое опьянение, легкость, повышенная работоспособность…
Но в отличие от шампанского одна инъекция действовала дольше десяти дней, а курс из десяти—пятнадцати уколов лечил хронические заболевания. Гравидан стал сенсацией, Замков получил лабораторию в Институте экспериментальной биологии, пошла в гору и частная практика. Многие чиновники в высшей советской партноменклатуре страдали из-за хронического переутомления, и их выручал морфий. Гравидан оказался спасением — помогал справиться с усталостью, бессонницей, мигренью и неврозами. К тому же у него было любопытное побочное действие — уколы поднимали потенцию...
Через несколько лет в адресованной НКВД объяснительной записке директор Института экспериментальной биологии напишет о том, что стремительный взлет его ученика породил недоброжелательство среди коллег: «Среди ученых и врачей зависть к чужим успехам нередко вызывает интриги и склоки.
