Чтобы это проверить, позвонили Качалову в гостиницу. На заданный в лоб вопрос, еврей ли ее муж, Нина ответила, что его отец — иерей из Вильно. Связь была ужасной, и собеседник переспросил:
— Раввин?
— Нет, просто иерей.
— Так значит, он простой еврей!
Община закатила торжественный обед в честь знаменитого еврейского артиста Шверубовича, и Качалов, слушая тосты, не спешил разубеждать выступавших.
На самом же деле его отец был настоятелем Никольской церкви в Вильно, на редкость артистичным священником, читавшим проповеди так выразительно, что послушать их приходили даже католики.
Предка Качалова звали Херувимовым, но прихожане, диковатые крестьяне-белорусы, переделали ее на свой лад: сперва он стал Шверувимовым, а затем и Шверубовичем. В семьях священников дети обычно шли по духовной части, но в их роду все складывалось наособицу — фантазии и тяги к творчеству у Шверубовичей было слишком много. Его дядя, тоже священник, мечтал совершить чудо: пройти по воде, аки по суху. В один прекрасный день он собрал своих прихожан и погрузился в лодку вместе со святыми дарами. Доплыв до середины реки Вилии, поднял святыню над головой и ступил на воду. Его спасли, но святые дары утонули — после этого незадачливый чудотворец был лишен прихода и запрещен к служению. Один из братьев Василия Ивановича собирался стать оперным певцом, другой подался в военные, и в том, что сам он поступил на сцену, для семьи ничего неожиданного не было — после любительских гимназических спектаклей ему прочили именно такое будущее.
Вот только путь к успеху оказался извилистым...
…Гимназический, затем студенческий театральный кружок. Любительская труппа, спектакли, сыгранные перед рабочими, снисходительное одобрение рецензентов. Летний театр — публика, состоящая из дачников, первый в жизни актерский оклад. Театр Суворина, рослый, страшный старик, тяжело опирающийся на суковатую палку. Это — сам хозяин, богач, самодур; его имя стало олицетворением продажной журналистики. Суворин советовал ему быть настойчивее, самому требовать ролей, иначе он навсегда останется актером второго плана, без имени и положения. А как требовать ролей, когда у него нет никакого влияния? Но Суворину он благодарен за псевдоним.
Старик сказал, что фамилия Шверубович совсем не подходит для сцены, и он долго ломал голову, искал что-нибудь более звонкое. Как-то в кабинете директора ему бросилась в глаза открытая на последней странице газета, обведенное траурной рамкой объявление: «Николай Александрович Качалов почил в бозе…» После будут говорить, что Качалов взял фамилию кучера, но на самом деле покойный был астраханским губернатором.
...На столе стояли чебуреки и бутылка вина, потом появился мерзавчик водки с зеленой сургучной головкой. Садовский рассказывал ему, как жил театр, пока Станиславский и его актеры странствовали по миру.
Хорошего было мало — большевикам и Художественный, и Малый театры казались устаревшими. На них ополчился Мейерхольд, с ними воевал Пролеткульт, на спектаклях новая публика лузгала семечки.
Зачем пролетариату Чехов и Метерлинк? Не пора ли сбросить МХТ с корабля современности?..
— Вот так они, друг мой Василий Иванович, рассуждают, и возразить против этого, в сущности, нечего, — вздохнул Садовский. — Цирк пролетариату нужен, а нужны ли мы? Когда вы начинали, мечтали, что Художественный театр будет общедоступным, народным— но замечал ли ты в вашем зале народ? Студенты на галерке, профессора, адвокаты и статские советники в партере. Я видел там даже великих князей! А вот народа я в Художественном что-то не встречал…
Садовский откупорил беленькую, они чокнулись и молча выпили.
