А серьезных отношений было не так и много. Мама пыталась наставлять: «Смотри, какой парень заботливый, как он тебя любит...» Но если мужик благоговейно смотрит в рот — мне скучно. Почему-то меня тянуло на отрицательных персонажей: такой вечно что-то про себя недоговаривает... Потом выяснялось, например, что женат… В этом смысле Владик Топалов у меня скорее исключение — знали друг друга как облупленных. Он ведь за мной еще в «Непоседах» ухаживал...
Из коллектива всем обычно нравился Сережка Лазарев. Мы с ним были как брат и сестра — болтали обо всем! А 12-летний Владик, в ту пору меньше меня ростом, прибегал на репетицию с пистолетиком и всех расстреливал. Потом резко возмужал — взволнованно краснея, принес мне цветы, в следующий раз — духи… Так я официально стала его первой любовью.
Мы и целовались, и ссорились, но все не всерьез. И во взрослой жизни часто созванивались, случались и любовные связи. А когда я после рождения Вики вернулась из Америки, опять случайно столкнулись в клубе. Оба были свободны — поехали ко мне. И что-то между нами вспыхнуло...
…Сердце подскочило несколько раз и как будто застряло в горле — не вздохнуть. В зеркале — девушка с мертвенно-синими губами… Черт, так и кони двинуть недолго! Руки дрожат, черт… «Скорая», приезжайте, — хриплю в трубку,— кажется, инфаркт…» В больнице под капельницей проваливаюсь в сон — впервые за последние три дня. Последняя мысль: «Больше никогда…» Будит звонок. «Я тебя заберу оттуда!» — это заботливый Влад. И моя первая мысль: всего один вдох. Через трубочку, скрученную из стодолларовой купюры, — прямо в мозг...
Больной человек, которому смерть уже не страшна: это даже круто, Курт Кобейн! Секс, наркотики и рок-н-ролл — лучшего слогана для того периода моей жизни не придумаешь... Хотя сейчас понимаю, насколько все это было неправильно.
Почти год все у нас шло по кайфу: дочка с моими родителями, мы с Владом на тусовках. При этом он покупал Вике игрушки, говорил красивые фразы: «Будет здорово, если она станет моей дочкой...» Где-то через полгода действительно последовало предложение. Влад устроил мне сюрприз прямо в машине: на подъезде к дому преподнес кольцо с огромным бриллиантом. Дождь романтично стучал по стеклянному люку. Было так трогательно, что я даже заплакала. Но мы не спешили оформлять отношения. Как-то не берегли друг друга — любой мог вернуться домой под утро...
Ну и «снежок» дурно влияет на организаторские способности: я могла пропустить звонок, проспать съемки, выскочить на сцену в состоянии отходняка.
Сначала раз в месяц, потом — в неделю, и вот уже каждый день… Мама звонит — срываюсь на нее: «Что тебе нужно?» Не сплю ночами, глаза красные… Родители догадывались: «Ты же не пьяная… Что тогда?» И однажды я все им честно рассказала. Мама плакала: «Я тебя растила не для того, чтобы ты стала инвалидом!»
Окончательно смогла завязать с появлением в моей жизни Парвиза Ясинова. Причем он не отговаривал: на меня фиг повлияешь! Сама бросила все в один день. Хотя, возможно, новое чувство и перекрыло это увлечение… Все началось с доверительного разговора в общей компании: у Парвиза должен был родиться ребенок, а у меня уже есть дочка — на этой почве и нашли общий язык.
Он даже больше понравился моей подруге, и я ей тогда сказала: «Ну и хорошо, встречайся с ним» Но Парвиз начал настойчиво ухаживать за мной. При том, что его девушка, бывшая «фабрикантка» Маша Вебер, ждет дома с пятимесячным животом, он заезжает за мной, отвозит в кино, дарит цветы… Ночами напролет болтаемся с ним по ресторанам. Парвиз строит общие планы на будущее, пока его телефон разрывается от истерических эсэмэсок. На звонки он не отвечает или сухо отрезает: «Я занят» — и отбой. Конечно, это не самое правильное поведение, но я рассудила так: когда мужчина уходит из семьи — виновата женщина.
Я не стала Владу морочить голову, вскоре сообщила по телефону: «Мы теперь с Парвизом, я от тебя ухожу».
Топалов приезжал ко мне, выдвигал предъявы: «Давай все вернем, ты тоже была во многом не права…» А мне даже выяснять это было уже неинтересно! Через месяц мы стали жить с Парвизом — на его телефоне ежедневно отпечатывалось по 100 пропущенных вызовов от Маши. Ее боль мне вполне понятна. Но как я могла изменить ситуацию, если Парвиз сам не хотел к ней возвращаться? Потом мне рассказывал, что при Маше у него и так было много девушек — просто Вебер забеременела.
Поначалу родители Парвиза воспринимали меня как разрушительницу молодой семьи. Позвонили ему, когда у бывшей начались схватки. Он сорвался к Маше в больницу, сообщив мне: «Жена рожает!» А меня даже ревность не уколола — настолько уже считала Парвиза своим!
