Несусь вниз, впереди стоит карета «скорой помощи», они тогда напоминали небольшие автобусы. Я рассекла подбородок о бампер и свалилась с рамы, та улетела вперед, под машину, и остановилась уже на площади, в которую вливалась улица. У меня до сих пор остался шрам на память о том случае.
С началом войны маму послали на курсы, которые готовили специалистов по зерну: фронт надо было обеспечивать хлебом. Она так напряженно занималась, что как-то раз у мамы лопнул сосуд в глазу, и кровяные капли упали на тетрадь...
В наших краях и в Дербенте, куда мы переехали, война не ощущалась, только эшелоны с фронта приходили. Железная дорога шла вдоль моря, на рельсах часто стояли поезда, а дальше начинались песок и вода. Однажды я бежала на море, полезла под вагоном, а состав тронулся.
В секунду я выкатилась наружу и выдернула ноги почти из-под колес.
В море стоял валун, с него открывалась далеко уходящая синяя гладь. Братик ловил бычков, нес их домой нанизанными на прут, гирляндой. Бабушка обваливала бычков в муке и жарила, мне так нравился запах рыбы, шипевшей в подсолнечном масле!.. Одно время дед с бабушкой жили в поселке на рыбных промыслах, дом их находился на берегу моря. Мы приезжали туда на лето. Раз Володя, его приятель и я, шестилетняя, стояли на пустынном диком пляже, а рядом, сидя на песочке, играла наша младшая двоюродная сестренка, двухлетняя Ларочка, о которой я еще расскажу. Мальчишки болтали о чем-то, а я смотрела то на них, то на Лару. И вдруг вижу ее уже в воде: она распахнула свои светло-голубые глазищи и лихорадочно машет руками и ногами, а голова запрокидывается назад, в глубину.
Я закричала: «Вова!» Брат — он великолепно плавал — успел схватить сестренку за ногу.
Как-то, посмотрев французский трофейный фильм «Три мушкетера», мы, дети, решили варить суп, как герои картины, которые пели вокруг котла: «Зуп, зуп». Прямо за нашим домом начинались виноградники, мы натаскали оттуда торкалы — это палки, к которым привязывались виноградные плети (за такое можно было получить от сторожей солью из ружья). Выкопали яму, положили в нее наши «дрова», сверху поставили принесенную кем-то кастрюлю. Покидали туда все, что притащили из дому (я, например, — обычно лежавшую в дощатом ящике селедку-залом, жирную, вкусную — Каспий ведь рядом). В кастрюле кипело, а мы ходили вокруг и пели: «Зуп, зуп...»
Потом мы жили на Ставрополье, в станице Новопавловской.
Однажды с девчонками купались на речке, а мальчишки стали с нами заигрывать — бросать камни в нашу сторону. И угодили мне камнем в лоб, тоже небольшой шрам остался. В другой раз я тонула в пруду. Ступила в воду, проплыла, хотела встать на дно — а дна нет. Я то уходила под воду, то выныривала и кричала в эти моменты. Видела, как ко мне, огибая пруд, потому что вплавь бы не успел, мчится брат, совершенно голый — мальчишки купались безо всего. Он подлетел, бросился в воду и спас меня. Раньше спас Ларочку из моря, теперь — меня. А сам погиб, когда ему не было и тридцати. Случилось это так.
Володя был заядлым рыбаком. Как-то они всю ночь рыбачили, а под утро на грузовике поехали домой.
Брат отлично водил машину, но в тот раз уступил место за рулем другу, а сам устроился рядом и задремал. Навстречу ехали кабардинцы или чеченцы, тоже на грузовике, с ворованными овцами в кузове. Машины столкнулись бортами, и оторвавшаяся железяка ударила брата в висок. Произошло это, когда я уже я училась во ВГИКе...
— Подросший брат был старшим мужчиной в вашей семье или мама вышла замуж?
— Еще в Махачкале у нее появился друг, белорус. Его, как и моего отца, звали Георгий. Он был чекистом. Вспоминаю одну сцену: я, маленькая, лежу на кровати в своей комнате и сквозь дверной проем смотрю, как он чистит сапоги, натирает до блеска пуговицы и бляху ремня и поет: «Там вдали, за рекой засверкали огни.
