А еще их объединяла любовь к красоте. Я и сейчас в своей матери подмечаю плоды отцовского «воспитания»: страсть к тому, чтобы все вокруг было красиво! Это не значит богато, а значит — кра-си-во! Это страсть не была обывательской, она была артистической. За три копейки сделаем так, чтобы все ахнули. И конечно, в некотором роде это была игра на публику. Когда никто не ахает — неинтересно.
Они оба были очень земными людьми: умели и зарабатывать деньги, и тратить. Прекрасно знали, куда какой рубль положить, где прижаться, а где шикануть. Но при этом никогда не кичились тем, что у нас чего-то больше, чем у других… И мне с детства втемяшили: зазнаваться некрасиво!
Многие отцовские друзья до сих пор говорят: «Ах, они были вместе несчастливы!»
Но я-то знаю, что были в их жизни мгновения, когда они были так счастливы вместе, как никто не бывал…
— Валентина Антиповна как-то призналась, что очень ревновала Басова. И даже однажды ему пригрозила: «Если еще раз кто-то позвонит, я не буду скандалить, не пойду в партком. Просто ночью раскалю утюг и поставлю тебе на лицо!»
— Ну, спишем это на ее актерский темперамент. Я знаю, что у отца было много поклонниц. Они часто звонили нам домой. Маме это не нравилось. Она считала, что дом — это священная территория и никто не имеет права на нее посягать!
— Кто в семье играл роль строгого следователя, а кто — доброго?
— Мама была строгим следователем. Играть подобную роль в артистической семье при достаточно безалаберной жизни — с переездами, с пристраиванием кому-то детей — довольно сложно.
Нас, детей, родители ни на йоту не баловали. Правила не знали исключений: в полдевятого, умытые, ложимся в постель. В семь — подъем. После обеда произносим: «Спасибо, все было очень вкусно!» (именно в такой редакции, никакой отсебятины) и просим разрешения встать из-за стола. Конфеты и пирожные были запрещены в принципе.
Мама питала надежду сделать из меня отличника. Поэтому, когда со второго класса начался английский язык, стала строго проверять домашние задания. Проблема была в том, что английского она не знала и брала меня на испуг. Но я не из пугливых.
Помню, как однажды, будучи в игривом настроении, начал вместо английского что-то убедительно произносить на тарабарском. Мать слушает внимательно, кивает… И вдруг — о боже! — из кабинета выходит отец. А он-то английский знает! Но меня уже несет… Отец улыбается и задает мне вопрос — тоже по-тарабарски. Я по-тарабарски отвечаю. Он опять улыбается и уходит в кабинет. Мать пребывает в полной уверенности, что урок вызубрен…
К сожалению, в своей строгости мама порой перегибала палку. А именно, чего уж греха таить, прибегала к физическим наказаниям. Как все мальчишки, я плоховато учился, приходил домой в порванных штанах, задерживался дольше положенного, устраивал короткое замыкание, засунув в розетку два гвоздя — поэтому с ремнем мне приходилось общаться довольно часто.
