Лучезарно улыбаясь, вертлявый предложил выступить в специальном шоу: угадывать цифры в денежной лотерее.
Джорджа словно ударили: хорошую же репутацию создала ему пресса! В глазах толпы он примерно то же самое, что гадалка в Центральном парке! Честно говоря, в тот период жизни Джордж уже чувствовал себя неважно, хотя его друзья не могли взять в толк, чем может быть недоволен этот стремительно богатеющий молодой и красивый мужчина. Деньги, жена, дети — все у него есть, что еще нужно для счастья? Молва щедро приписывала Джорджу шлейф любовниц, которых на ту пору у него не было, но страдал он совершенно по другой причине… Соросу казалась несерьезной его молниеносно взлетевшая карьера финансового инвестора. Когда он смотрел на собственные счета в банке, его охватывало чувство нереальности — словно он участвует в какой-то легкомысленной детской игре вроде крестиков-ноликов.
Он напоминал себе, что собирался стать серьезным философом. Теперь наконец-то можно себе это позволить: голодная смерть ни ему, ни его семье больше не грозит.
Аннелизе вовсе не приходила в восторг, постоянно натыкаясь на запертую дверь в кабинет мужа: Джордж переписывал свой философский трактат «Тяжкая ноша сознания». Интеллектуальная ноша и впрямь была тяжела: он появлялся на пороге кабинета с красными от усталости глазами, раздраженный, меньше всего склонный слушать упреки супруги и развлекать виснувших на нем детей. Он убил на этот сизифов труд несколько лет, и, как оказалось, лишь для того, чтобы услышать от любимого преподавателя философии в Лондонской школе экономики Карла Поппера, что его сочинение весьма посредственно.
Рушилась заветная мечта, и только друг Байрон Уин знал, какие потоки самобичевания, разочарования и горечи изливались из Джорджа, сколько он пил тогда — надменные официанты дорогих манхэттенских ресторанов прозвали его «джин-с-тоником».
Дома не давала покоя жена. Аннелизе преследовала своя паранойя: при каждом удобном случае она донимала мужа не на шутку разбушевавшимися страхами: вдруг он перестанет угадывать правильные ставки! Ее коверканое английское «А если ты заошибешься?» преследовало Джорджа днем и ночью, словно неотвязный кошмар. И он бежал из дома, давясь завтраком и обжигаясь впопыхах выпитым кофе, только чтобы через час услышать то же самое в телефонной трубке у себя в офисе.
«А если ты заошибешься?!» — по ночам кричали ему стены, пока он ворочался в постели, пытаясь уснуть, улицы, по которым шел. Ему казалось, что эта фраза сейчас сорвется с уст его подчиненных, друзей... Аннелизе, познав вкус больших денег, хотела еще и еще; Джордж же все чаще мечтал... чтобы его фонд лопнул ко всем чертям. И он, свободный, с легкой головой, в которой не расталкивали бы друг друга цифры, расчеты, сомнения и страхи, праздно бродил бы по Лондону, городу его юности, пускай даже с пустым желудком и без работы. Как быстро забываются трудности…
Сорос развелся с Аннелизе, промучившись 17 лет. В день, когда он получил свидетельство о разводе, его охватило чувство, которое, наверное, испытывают отбывшие срок заключенные.
Джордж четко помнит солнечный осенний день1983 года, когда он, 53-летний, красивый, загорелый, радовался тому, что наконец-то совершил абсолютно правильный поступок, ведь лучше поздно, чем никогда… Аннелизе, узнав о решении мужа уйти от нее, порезала ножницами его лучшие костюмы — так велики были ее обида, ярость, возмущение...
На свидетельстве о разводе еще не успели высохнуть чернила, как Джордж снова получил «срок» — по собственному желанию. В свое оправдание он может сказать только, что ему просто хотелось нормальной человеческой любви и нормального семейного дома, какой был у отца с матерью — без нервотрепки и вечного взаимного раздражения. Случайные любовницы не могли удовлетворить эту потребность.
В тот же самый день, как он получил свои «документы на освобождение», в кафе Джордж встретил голубоглазую дочку знакомого фабриканта Уэбера, чья компания производила сумки и обувь.
Эта ничем не примечательная на вид студентка — джинсы, маечка, тоненький серебряный браслет на запястье — и стала хозяйкой его жизни на следующие 20 лет.
Джордж пригласил девушку в знаменитый «Seredipity3» и про себя загадал: если она закажет знаменитый манхэттенский шедевр — Frrozen Haute Chocolate, значит, у них будут любовные отношения. Дело в том, что этот десерт стоил 20 тысяч долларов, в связи с чем и вошел в Книгу рекордов Гиннесса. Сьюзи заказала лакомство, даже не взглянув на ценник. Отец Джорджа, несомненно, расценил бы это как плохой знак, но Сорос, видимо, в самом деле умел делать безошибочные ставки только на фондовой бирже.
Со Сьюзи все пошло наперекосяк с самого начала, Джордж недооценил тот факт, что стал, так сказать, магистром игры, вернее, ее рабом.
После того как рухнула мечта стать философом, все его тщеславие, которым, увы, он был переполнен, сосредоточилось на биржевой игре. К 1985 году стоимость его фонда составляла уже 381 миллион и продолжала расти в геометрической прогрессии. И дело было не только в его феноменальном чутье, Джордж пытался сформулировать суть своего подхода Стенли Дракенмиллеру:
— Пойми, все пытаются понять рынок и то, что на нем происходит, рационально, просчитать, вывести закономерности, а рынок — это хаос и только хаос, к нему и следует относиться как к таковому.
Хаос не просчитать, в него надо окунуться, его надо прочувствовать. Если совсем грубо — сначала дела идут отлично, а потом очень плохо. И так всегда и во всем. Нужно поймать поворотный момент.
И Сорос непостижимым образом его ловил. Его действия часто казались нелогичными и совершенно самоубийственными: все переставали вкладывать в финскую биржу, или японские железные дороги, или недвижимость в Гонконге, а Сорос внезапно вкачивал туда немыслимые деньги — и выигрывал свои миллионы. Однажды скупил миллионы японских иен — на следуюший день курс рухнул.
После того как в 1992 году Джордж обвалил банк Англии, он стал первым человеком, заработавшим миллиард за один календарный год, и вдвое превзошел второго по доходам биржевика — Джулиана Робертсона, его стали называть «страшным человеком».
