Мама добыла фальшивые документы, наскребла денег и купила нам двоим билеты до Парижа. И вот мы подъезжаем к Дижону. Полночь. Поезд останавливают для проверки документов. Все выходы блокируются, и в купе заходят угрюмые типы. Агент тщательно изучает наши бумаги, придирчиво щупает странички, смотрит на просвет, затем приказывает матери и мне встать и следовать за ним. И тут мама мгновенно принимает решение: снимает с запястья часы (семейную реликвию), инкрустированные мелкими бриллиантами, и незаметно вкладывает в руку парня. Без единого слова. Жандарм прячет драгоценность в карман и говорит: «Все в порядке, можете ехать дальше».
Едва поезд тронулся, как у мамы сдали нервы, и она горько заплакала.
— Добрались до Парижа?
— В Париже на улице Фобур-Сен-Дени нас приютила у себя тетка матери. На следующий день мама отправилась по полученному адресу, прямо в логово нацистов, на ту самую улочку Лористон, к господину Мазуи. Она искренне верила, что родственник направил ее к надежному человеку, и на ехидное предложение шпиона «расскажите мне все» она и рассказала все: «Я еврейка, муж мой еврей, я с нашим малюткой сыном по фиктивным бумагам приехала в Париж, где остановилась в доме номер 123 по улице Фобур-Сен-Дени. Нам срочно нужно вернуться в Алжир, помогите!» «Конечно, помогу, — обещал Мазуи. — Но и вы нам должны помочь. Скажем так: воссоединившись с семьей, будете сообщать нам, как бы это выразиться, местные новости».
«Конечно, буду», — отозвалась мать почти инстинктивно. Но едва переступила порог теткиного дома, как дала волю слезам — ей стало понятно не только, куда она попала, но и то, что к отцу не вернемся, нас арестуют.
Быстро собрались и ушли. Так мы превратились в изгоев, которых разыскивало гестапо. Мама составила список оставшихся друзей, где можно было бы спрятаться хоть на какое-то время. Началось наше долгое «убегание». Мы постоянно куда-то переезжали, где-то прятались, озирались и вздрагивали от любого шума… А однажды мама придумала прятать меня в кинотеатрах. Тогда я и влюбился в кино…
— Образно говоря, кино спасло вам жизнь.
— Точно. Я прятался в темных залах и завороженно погружался в события фильмов, что шли на экране, прямо тонул в них. Мама поручала меня билетершам в два часа дня, а в шесть забирала.
И я порой смотрел один фильм три раза подряд, чувствуя себя самым счастливым на свете. Удивительная деталь: кино в свое время сыграло решающую роль в судьбе моих родителей. Когда-то отец случайно увидел красивую девушку в парижском метро и сразу же в нее влюбился. Его так потянуло к незнакомке, что он решил за ней пойти. И пошел. По улицам, вдоль бульваров. Всюду. Идет и идет. Моей будущей маме вскоре это здорово надоело — ее преследовал какой-то навязчивый парень. Как от него избавиться? Она решила спрятаться в первом же попавшемся ей на глаза кинотеатре. Но папа и там от нее не отстал. Купил билет, вошел следом и сел рядом! А потом они разговорились, поцеловались и больше никогда не расставались…
— Родители не сказали, что это был за фильм?
— «Цилиндр» 1935 года с Фредом Астером и Джинджер Роджерс. С того момента прошло ровно тридцать два года, когда Фред с Джинджер вручили мне «Оскар» в Лос-Анджелесе за фильм «Мужчина и женщина». Такая вот ухмылка судьбы…
Продолжая тему, вспоминаю: вечером мы украдкой возвращались в очередной потаенный угол, и я часто видел, как мама плачет. Она постоянно плакала, боялась за меня, скучала по отцу... В военное время все письма подвергались тщательной проверке. И лишь открытки Красного Креста с лаконичными сообщениями о кончине кого-нибудь из родственников не вызывали подозрений. Для моих родителей они стали единственным способом общения. Так, мама посылала короткую новость: «Тетя Жизель скончалась» или «Дед Жак отдал богу душу», и папа, получив «печальное известие» у себя в Алжире, облегченно вздыхал.
Примитивная кодировка означала — с женой и сынишкой пока все хорошо. Они живы. Совсем недавно, копаясь на чердаке, я случайно нашел среди ветоши стопку этих «траурных» открыток, которые таили в себе столь радостную весть, — и сердце сразу сжалось, воспоминания вернулись очень явственно, ярко.
— Вы прятались по всей Франции, где же оказались в итоге?
— Опять в Ницце. В конце концов отец не выдержал разлуки с нами, записался в действующую армию генерала Жана де Латтра де Тассиньи, которая ступила на французскую землю практически одновременно с американцами, освободившими Марсель. Туда-то мы с мамой и поехали для воссоединения с отцом, преодолев за 11 долгих часов 200 км пути из соседней Ниццы. Когда родители увидели друг друга на переполненном вокзале — бросились навстречу, обнялись, слились в долгом-долгом поцелуе…
Этот поцелуй я запомнил на всю жизнь и попытался воссоздать потом в фильме «Мужчина и женщина». Никогда не забуду этот момент. Никогда.
Папа, такой красивый в новенькой, ладно скроенной американской форме, сразу снял и отдал мне пилотку, в которой я повсюду ходил с гордым и торжественным видом. Счастье, что наша семья выжила. Чудо и то, что папа даже не был ранен.
— Как жили после войны?
— Едва отцу удалось скопить небольшую сумму денег, он запретил матери работать. Его бизнес по пошиву диванных подушек вскоре стал приносить небольшую прибыль: папа использовал новые технологии вышивки, его «думочки» стали украшать павлины, аппликации бархатных цветов — эти нехитрые узоры пришлись по душе покупателям.
